Метро-Голдвин-Майер

«По раскисшей дороге полз, как жук одноногий, мой любимец -раздолбанный «форд», - подбадривал я сам себя залихватской песенкой, покинув шоссе-бетонку и преодолевая ничуть не изменившуюся с Бунинских времён липкую колею почтового тракта, нацеленного на славный город Б-д. А дождь-дождище, то ли взбешённый моим ослиным упрямством пробиваться в полевой городок, на трассу, даже по сельской грунтовке, то ли просто подчиняясь грустной метеорологический сводке профессора кислых щей Вильфанда, никогда не дающего точный прогноз погоды, полосовал леса, поля и перелески ровно так, как полосует артиллерийская шрапнель учебный полигон - без жалости, кучно и без остановки.
Но моей душе и такая осень хороша. Не вру! Даже в эту стылую, унылую пору, когда случайного прохожего, словно шмели, жалят попадающие за воротник косые струи дождя, когда за городом, на большаках по-волчьи завывает ветер и бесстыдно оголяются придорожные лесополосы, когда отчётливее становятся видны вдоль обочин похилившиеся деревянные и металлические кресты (а то и оградки с выцветшими бумажными венками на прутьях), когда дождина беснуется, как скаженный, ехидно заливая и ветровое, и лобовое стекло, я всё равно пою свои бодрые песни. Про Северный флот, который не подведёт, про пингвинов, которые в Антарктиде чистят льдину, танцуя вальс старинный по вечерам, про какого-то чудака, который «швыряет камешки с крутого бережка далёкого пролива Лаперуза»... И чихать я хотел на разверзшиеся небеса, на грозный рык стихии и шаляпинский бас из поднебесья: «Я вот тебе задам, Олег Петрович, производственную необходимость! Ты у меня надолго запомнишь прогулки в октябре...».
Посмотрим. Нас ещё салагами учили в морской пехоте никогда не сдаваться: «Там, где мы, там - победа!» Так что, водоструй мой милый, посмотрим, кто кого - я ли пробьюсь к себе на трассу, ты ли мой «форд» утопишь в колдобинах. Буераки, ухабы, овраги - всё это для колёс ерунда. Скольжение по краю оврага, парапланирование на залитых водой ямах тоже не страшны, этот ватерпол мы в юные годы на мотоциклах проходили. А вот то, что маячит впереди, это да. Впереди самое неприятное - тягун; настоящий змеиный язык, вихляющий колеями из стороны в сторону. Про него ещё говорят - след пьяного быка. В общем, гора высотой метров полтораста, которую приходилось штурмовать не реже двух раз в неделю, каждый раз крестясь и призывая на помощь Всевышнего.
В этом горном краю газопровод из пункта А. в пункт Б. мы начали тянуть в мае. Стало быть, уже прошло полгода не менее чем с полной сотней автомобильных «восхождений». И всегда, взбираясь на тягун, я представлял себе странную, немножко фантасмагорическую картину. Вот приехали, допустим, сюда на предстоящие съёмки невиданного по накалу страстей остросюжетного сериала под рабочим названием «Американцы вовне» продюсеры знаменитой голливудской кинокомпании «Metro Goldwin Mayer» во главе с вице-президентом фирмы господином... неважно.

Вместе с ними
осматривает
и оценивает
лунный пейзаж
загадочной
страны России
звёздная пара,
осыпанная
бриллиантовыми
наградами
и алмазной
крошкой -
Ричард Гир
и Джулия
Робертс.

Оба стройные, стильные и модные, как картинки. Им, главным героям фильма, предстоят по сценарию виртуозные автогонки, пистолетная стрельба, автоматная пальба, прыжки в реку с вертолёта «Робинзон», выживание после жутких аварий в зимнем лесу - и вновь ралли по диким степям Забайкалья на перевёрнутых брюхом вверх автомобилях... Звуковое оформление каждой серии - дикий медвежий рёв, стон леопардов, хохот гиен, визг шакалов и самолётный гул (так перемежается волей продюсера эра мезозоя с нашими днями).
И хладнокровный, малоразговорчивый мистер Гир, тщательно изучив рельеф поднебесной горы неправильной формы, сохранившейся на необъятных просторах России после таяния ледников, смотрит печальным взором Моисея на притихшую спутницу. Шепчет что-то себе под нос. А Джулия в ответ ослепительно улыбается Ричарду и на чистом английском спрашивает бывшего мужа: «Что скажешь, милый?». Гир простецки, ладошкой вытирает пот со лба себе и батистовым носовым платочком в клеточку - господину вице-президенту. А потом кротко роняет: «Да тут же мёртвая петля на петле, я таких дорог и в Кордильерах не видел. Поехали, радость моя,.. в Пиренеи. Оттуда хотя бы живыми вернёмся...».
Странные люди. Какой им смысл мчаться во французские Пиренеи, преодолевать границы Испании и Андорры, взбираться на высоту больше трёх тысяч метров над уровнем моря, когда с таким же успехом могли бы посетить наше Забайкалье - там, где багульник на сопках цветёт и кедры врезаются в небо... Ну, да Бог им судья!
Развлекая таким образом самого себя в одиночном катании, я начал притормаживать задолго до тягуна, увидев у его подножия неестественно накренившийся автобус марки «ПАЗ», понурого водителя с монтировкой в руках, а рядом - две женские фигурки, отчаянно голосующие мокрыми зонтиками всем подряд проходящим машинам. И как же им было не поверить своему счастью, когда мой «фордик», чуток вильнув, причалил к их ногам?
- Правда? Вы, правда, нас возьмёте? - чуть ли не голос в голос вскричали обе барышни, торопливо, боком-боком втискиваясь в узковатые дверцы «фордика» (жаль, не в той последовательности, как мне хотелось: худышечку бы туда, на заднее, а толстушечку с такими-то наливными коленками, сюда, на переднее сиденье, ко мне поближе!). Но теперь уж пересаживать пассажирок что ли? Дождь полосует, народ на остановке психует, автобус на лысой резине буксует, даже забрызганная грязью до потолка «Нива» вон, мигая подфарниками, стоит в нерешительности, раздумывая, сумеет ли взять альпийский перевал на двух своих мостах при полном приводе. А мой кроссовер всегда на ходу! Пристёгивайтесь, девочки. Поехали...

***
Лил зефир эфир московский с голосом и без. Салон быстро наполнялся ароматом хорошего парфюма, женского тепла, чуть ли не домашнего уюта. Но гостьи, может, и желая о чём-то меня спросить и даже разговорить, пока лишь только представились. И всё поглядывали со смущением по сторонам, то и дело поправляя манжеты да воротнички на изрядно намокших плащиках. Пришлось брать инициативу на себя.
- Повезло вам, барышни, ко мне попасть, - обращаясь к обеим, адресовал я всё же свои слова одной - заинтересованно поглядывающей на меня в водительское зеркальце Маше (так зовут «наливную», а худышечку - Кристина). - Обычно я попутчиков не беру...
- Ой, да мы понимаем, мы вам так благодарны! - даже погладила меня по рукаву свитера соседка справа.
- Вы не думайте, мы вам заплатим! - с готовностью распахнула дамскую сумочку Маша.
- Ещё чего! Вы за кого меня принимаете? - настала очередь уже мне хмурить брови. - Я вовсе без намёков хотел вам кое-что рассказать.
- Да? Ну тогда простите! А о чём вы хотели рассказать? Надеемся, нечто приличное? Ах, как я люблю пикантные истории, - лукаво щурилась в предвкушении интриги сероглазая Машенька, мало обращая внимания на раздавшийся писк Кристины: «И я, я тоже люблю!».
- Ну как? Особой интриги не будет, а история, правда, поучительная. Короче, развели меня в прошлом году на деньги именно у того вон лесочка опытные мошенники.
- Да вы что? - непритворно охнула милая моя сероглазка. - Вас? Такого солидного, такого серьёзного мужчину? На деньги?
- При вашей брутальности? - не могла не подпеть Маше сладко улыбающаяся Кристинка...
- Ну, а что, брутальные тоже плачут, - вызвал я понимающую улыбку спутниц. - Можно продолжать? Спасибо, продолжу.
- В том, что на самом деле тогда произошло, виноват я сам и только сам. Лопухнулся. («Кристина Андреевна, - зашептала Маша, - запомни, какое выразительное слово «лопухнулся», студентам дадим проанализировать!»). Во-он там, как раз, где ольховый да берёзовый лесочек, видите, место какое безлюдное, вдруг, как лось сохатый, выскочил перед машиной и стал на колени здоровенный такой мужичище, стриженный наголо. Я сперва даже подумал, что кого-то убивают, а он примчался из леса помощи просить. Нет. Не то. Приоткрыл я окошко, кричу ему: ты чё, мол, кенарь, рыбу ел или так... одурел?
Эта лысая башка - дай пирожка - тут же встрепенулась, в глаза смотрит по-собачьи и, чуток привстав, мне навстречу движется. Глаза у незнакомца какие-то монгольские, лицо лиловое, нос уточкой и приплюснутый, как будто к нему с размаха совковой лопатой приложились. Чем-то на отца Фёдора из «Двенадцати стульев» смахивает. Ну да, в исполнении Ролана Быкова.
- Братка, убей! - были первые слова «монгола». - Братуха, крест святой, помогать надо!
- А что, что случилось? - печёнкой чувствуя подвох, всё же пытался понять, разгадать заклинания пришельца.
- Братка, спасай, ты добрый! Вот кольцо, чистый золотой, клянусь, на, возьми, - стаскивает он со своего пальца и протягивает мне в окошко презент. Смотрю, «кольцо» его - самодельный латунный перстень из числа тех жлобских поделок, выточенных в гаражах или сараях, которыми щеголяли когда-то деревенские пацаны из ремеслухи, попадая на городские дискотеки.
- Не нужен мне твой золотой, говори, что случилось, я ждать не могу.
- Братка, выручай! - пытался ухватить меня за ладонь, не считаясь с тем, что ему на руку сыпался горячий пепел моей сигареты, «монгол». - Крест даю, доехать не можем. Бензин ноль...
Я внимательнее посмотрел на ту лесную поляну, куда кивал «золотоносец», и увидел метрах в ста от нас близнеца моего «форда» по цвету («Белая ночь») - только «жигулёнок» - с задранным капотом, подле которого с озабоченным видом, позвякивая разводными ключами сновали туда-сюда двое таких же, как «монгол», стриженных орлов, время от времени поглядывавших в нашу сторону. Успокоились явно нервничающие ребята лишь тогда, когда «монгол», выкрикивая мне слова благодарности, вприпрыжку помчался к своим «братухам», победно размахивая над головой выторгованной купюрой. А я утешал себя тем, что, во-первых, редко нищим подаю и пусть этот дар будет искуплением греха, во-вторых, доброе дело сделал, даже если «монгол» меня обманул, в-третьих, малость - пусть и с некоторым риском, на драйве - развлёкся, наконец, в-четвёртых, житейского опыта поднабрался...
- Ой, ну вы даёте! - осуждающе покачала головой Кристина. - Разве можно так? А вдруг это были грабители?
Ха! Не рассказывать же девочке, что и я не простак, коль всегда вожу с собой электрошокер и травматический пистолет...
- Нет, Кристик, но ведь какой герой наш Олег Петрович? - азартно раздувала ноздри смуглолицая Маша. - Настоящий Робин Гуд! Я же говорила, будет нам с тобой пикантная история!!!

***
Не думаю, что мои пассажирки чисто из вежливости слушали пусть и правдивую, но всё же очередную шофёрскую байку из числа тех, которые любой разговорчивый водила, посадив в салон симпатичных ему людей, готов рассказывать всю дорогу, отвлекая себя от дремоты и насыщаясь удовольствием от удачно складывающегося общения.

Но моих юных
дам, как
оказалось,
аспиранток-
филологов
из А-го
университета,
через считанные
часы ждала
большая
научно-
практическая
конференция.

И потому им гораздо важнее, чем мои байки, было ещё разок пообщаться - по лексике или лингвистике, в которых я - честно скажу - не сёк никогда ни уха ни рыла. Точно так, наверное, им было бы понятно, начни я рассказывать про технологию сварки в плети, потом в поворотку и в нитку стальной «трубы» диаметром почти полтора метра на протяжении полста километров, про катодную защиту и блуждающие токи Фуко...
Нет уж. Каждому своё...
- Олег Петрович, вы не против, если мы с Кристиком немножко пошепчемся по своим докладам, а то утром нам выступать, больше времени не будет, - распахивая какой-то научный сборник и размещая его на коленях, смотрела в книгу, не на меня, будущая учёная дама.
Я благосклонно кивнул. Спросив в свою очередь у попутчиц разрешения подымить в приоткрытую форточку. И вскоре под шелест переворачиваемых страниц, под милостивый рокот двигателя начался для меня, неуча, урок грамматики (помню, висел плакат в нашей украинской школе: «Не знатымеш граматыки - не вывчиш математики!»). Это был очень поучительный, очень познавательный урок. Очень необходимый мне, забубённому прорабу с техникумовским образованием, строителю нефтяных и газовых магистралей. Разговаривающему с не дисциплинированными подчинёнными и на степных просторах Волгоградской области, где тянули мы газовую трубу «Средняя Азия - Центр», и на берегу реки Суры в Чувашии, прокладывая нефтяной лупинг «Альметьевск - Нижний Новгород», и здесь, строя ограждения газовых задвижек и размещая стеллажи аварийного запаса труб - разговаривая со своей механизированной колонной утром, днём и вечером на «великом и могучем». Особенно, когда что-то не ладилось, ехало вкривь и вкось, не удавалось... И тогда мои гортанные слова тут же разносили на сто вёрст окрест сплетницы сороки да вороны...
Совсем иное дело - тихие, как молитва, лабораторные занятия Машеньки да Кристиночки. Слушать быстрый говорок юных прелестниц любо-дорого! И как же они обе хороши. Овальное, будто выгравированное в медальоне, личико Кристины, обрамлённое светлыми локонами. Пикантно вздёрнутый маленький носик и пухленькая верхняя губка у Машеньки. «Метро Голдвин Майер», не говоря уже про наш «Мосфильм», просто обязано брать таких красавиц-актрис на любые роли без проб! Сплошное очарование. Музейные греческие богини, сошедшие с пьедестала, не забыв укутаться в сброшенные перед натурным сеансом туники...
- Манюнь, но ведь и Срезневский, и Буслаев, и Корш - кого из нашей профессуры ни возьми - все единогласны...
- В чём, Кристик?
- В главном. В том, что как только лексические комбинации надёжных фреймов сформированы, анализатор переходит к заполнению разрывов между словами соответствующей частичной фразы. Рассматривается каждая комбинация по порядку, начиная с той, которая имеет максимальную величину правдоподобия.
- Да. Так в чём проблема?
- А если анализатор попытается версифицировать разрывы между message и Smith под копирку? Словесная решётка тогда ведь сразу рушится...
- О, господи, Кристик! Мы берём коартикулированные фразы-кандидаты, исследуем их альтернативные компоненты и получаем идеальный коэффициент семантической и синтаксической правильности...

Я шмыгал носом и обалдевал от обилия научных терминов моих «гречанок». Это же офонареть, сколько они знают, сколько помнят! И какие мудрёные словечки от их жемчужных зубиков отскакивают! «Предетерминант. Детерминант. Парцелляция. Императивные и декларативные предложения»...
Всё это произносят нежные уста, созданные, как лепестки розы, только для поцелуев, уста весёлых девчонок с мохнатыми бровками, атласными щёчками и алыми губками, не нуждающимися в помаде. Музы! Мадонны! Алмазы. Слегка поморщившись (уж я-то знаю!), этот медицинский факт признала бы даже воинственно непримиримая к чужой женской красоте (благо с возрастом угомонившаяся с ревностью) радость моя - Веруня. Мамуля двух наших мальчишек, супруга дорогая Вера Сергеевна. Конечно же, всегда находящаяся вне конкурса...
«А ты, - сказала бы она, сморщив носик, - сравни свой словарный запас. Что ни слово, то наждак: крафт-бумага, стеклохолст, бризол, битум. Я же слышу, как ты орёшь снабженцам про их нехватку по телефону...».
О! Кстати! Надо будет мне сегодня этих субчиков-катодников раз... кгм... распетрушить на чём свет стоит за потерянные акты. Какое моё дело? Пусть ищут там, где потеряли. А мне через три дня «трубу» контролёру сдавать, я ему что, детерминант предъявлю вместо актов?

***
Под музыку Вивальди, сладко льющуюся из недр авторадио, под прикольные всхлипы глубоких луж, победно салютующих грязными брызгами каждому колесу, под лёгкий барабанный бой стихающего дождя мой труженик-«форд» уже преодолел половину тягуна, готовясь брать самый сложный и самый противный заключительный подъём, за которым простирался нормальный пологий спуск, вполне пригодный для спокойной езды.
«Партер взяли, товарищ маршал, амфитеатр взяли, балкон взяли, - играл я сам с собой во «Взятие Берлина», мысленно докладывая о боевых успехах после преодоления каждого яруса маршалу Жукову. - Остаётся взять только галёрку, и мы - в логове!»
- Э-ээ! На шхуне! - напугав аспиранток, заорал я в тот же самый миг, увидев очень опасную для нас картину.
Только ори - не ори, разве этот идиот, сидящий сейчас на встречном «Запорожце», меня услышит? Окстись, смотри, что делаешь, урод!

Девчонки,
меловые
от страха,
судорожно
перебирали
ремни
безопасности,
вцеплялись
в подлокотник,
в чехлы
сидений...

Они не только замолчали, они и дышать перестали, устремив оцепеневший взгляд на встречку.
А там... Летящий с горы по встречной колее сельский Шумахер на жёлтом «Запорожце» - весёлый такой дедок в картузе-жириновке, сбив головной убор на затылок и поочерёдно размахивая руками, рассказывал двум своим собеседницам - круглолицым упитанным женщинам - свинаркам или свекловичницам - нечто такое интересное, такое смешное, что те аж закатывались в хохоте, обнажая «золотые» фиксы и вздымая ещё выше и так колыхающиеся животы...
Я замигал фарами. Бесполезно. Я нажимал, хотя, где там «нажимал», выжимал что есть силы клаксон и мысленно голосил вовсю, пытаясь остановить или заставить свернуть чуть в сторону этого пасечника или свиновода, этого Рудого Панька, провоцирующего аварийную ситуацию... В ответ - прежняя реакция. В смысле, никакая. Я приготовился к худшему. И, крикнув обеим своим девчонкам: «Прячьте головы, ложитесь!» - стал выворачивать руль беде навстречу; уж пусть этот горбатый ЗАЗ бьёт мой «форд» в лоб, чем в крыло. Так больше вероятности уцелеть.
Но верный мой «фордик»! Мой ангел-хранитель, мой друг и брат, всегда плативший мне добром за человеческое к нему отношение! Насколько он оказался умнее хозяина! Недаром полное его имя-отчество «Форд ФОКУС»!
Фокус, ребята! И автомобильчик мой, всем напружиненным телом своим напоминающий сейчас акробата перед опаснейшим кульбитом под куполом цирка, подсказал: выверни, выверни, Олежек, на два румба вправо рулевое колесо, есть ещё свободный люфт, выворачивай, проскочим! Непостижимым образом, чудом провернув застопорившийся было руль вправо всего лишь на какую-то четверть мизинца, я, действительно, впритирку обошёл смертельно наползавший на нас жёлтый «Титаник».
И уткнулись мы со спасителем моим - ФЁДОРОМ ФЁДОРОВИЧЕМ ФОРДОРОВСКИМ - тупо мордой в обочину. Шумно переводя дыхание. Клокоча от негодования. Унимая бешеный стук сердца и внимая всхлипам наших парализованных страхом спутниц.
Ни конь мой, бравый парень Феденька, ни я были не в силах дальше двигаться никуда - ни взад ни вперёд.
- Девоньки, дорогие! Как вы там, живы?
Живы, лапочки мои. Живы. Целы и невредимы мои касаточки, мои «гречаночки», ставшие после этой безумной встряски роднее родненьких, чуть ли не членами семьи... Сестричками...
А творец аварийной ситуации Рудой Панько, которого мы с Федей готовы были бы разорвать в клочья, как сидел гоголем за штурвалом, так и продолжил сидеть, едва удостоив наш героический финт взглядом. Проскочил, мол, сейчас какой-то хмырь на иномарке, чуть ли не боком к моему «Запору», видать, ездить совсем не умеет. Нехай теперя стоит хоть до утра да обочину нюхает. А у меня с бабами-землячками свои дела... Ишшо побазарим.
Первой от страшного сна очнулась аспирантка Кристина. Выйдя на подламывающихся ногах из машины, она, преодолевая позывы рвоты, вся зелёная, с воспалёнными глазами, грозя худеньким кулачком вслед яичному желтку, утекающему с горной сковороды, ни в склад ни в лад хрипло прокричала нечто такое, чего я, вот уже двенадцать лет строящий трассы в полевых условиях не с кандидатами и докторами филологических наук, а с бывшими зэками, хулиганистыми, скорыми на кулачный бой, а то и поножовщину шоферюгами, малограмотными в русском языке, но академиками в матерном машинистами очистных, изолировочных и всяких прочих машин, никогда не слышал. Подумал вначале - чудится мне эта отборная лагерная «феня». Померещилась лепота с перепугу... Нет. То на самом деле прозвучал полный Петровский загиб во всей его первозданной красоте и пылкой фонетике!
Следом за Кристиком выбралась на волю вольную бледная, подавленная наперсница её - аспирант Машенька...
Что вам сказать о её меццо-сопрано? И что сказала она?
Товарищи учёные! Будете рассматривать наскальную живопись или изучать звукопись нашего века - занесите, пожалуйста, на скрижали все те гласные и согласные, которые прозвучали из нежных уст очень интеллигентной девушки Маши, легко пленившей моё сердце...
Традиционные фейки рулевому ЗАЗа - «Козёл долбанный», «Гусиная морда», искреннее пожелание «Чтоб ты нае... навернулся!» - в её транскрипции прозвучали всего лишь лёгкой увертюрой к опере Петра Ильича Чайковского «Кузнец Вакула». Дальше пошло самое интересное, самое полифоническое, именуемое исповедью спасённого. Подлинник озвученных сакральных органов - мужских, женских, всяких - привести не могу, закон не позволяет. Но суслики в норах и вороны на столбах замерли. Да что там суслики. Замри в упоении, седой Магадан! Замри, Воркута и Саратов со всеми своими местами предварительного и длительного тюремного заключения!
Замрите и слушайте, как досталось деду-мироеду и обеим его тёткам-трещоткам. Всей «запорожской» троице.

Хрупкие на вид
девочки-
припевочки
наперебой
вкладывали
в каждое
отосланное
вслед
«Запорожцу»
слово не робкие
птичьи
поклёвывания,
а разящий
боксёрский хук,
джеб, апперкот,
нокаут!

«Ого, - думал я, - где же учат тургеневских барышень такой лингвистике?»
И вот, оказывается, она какая, большая-пребольшая, огненная, испепеляющая в рукопашной схватке славянская грамматика, осенённая именами великих профессоров - славистов Потебни и Фортунатова, Ушакова и Зализняка, на авторитет которых ссылались пять минут назад мои девочки! И какой же он неисчерпаемый кладезь, этот «Живой великорусский язык», по крупицам собранный в городах и весях России и «упакованный» затем в четыре увесистых тома неутомимым ревнителем родной речи и чисто русского фольклора Владимиром Ивановичем Далем. Спасибо, доктор!
А ещё я думал о том, что нет, не даром учатся по пять лет будущие лингвисты на филологическом факультете! И не зря потом Кристики, Нолики, Манюни и их подруги продолжают учиться в аспирантуре, эти гордые, независимые, неприступные для плохо воспитанных молодых людей барышни-пуританки. Мои боевые подруги, получившие пулевое крещение на безымянной высоте. И не проронившие потом ни единого слова до самой засечной черты губернского города Б-а. Точнее, до его центральной гостиницы - «Маки».
Где наутро в шикарном конференц-зале на двести мест, при телевизионных камерах и блеске софитов им предстояло выступить в кругу очень серьёзных коллег на международной конференции языкознатцев. Темы докладов? Вы же слышали в машине: овермейные сегменты и тактические компоненты современной лингвистики и лексикографии.
Пожелав друг другу удачи, мы, тепло улыбаясь, расстались. Наверное, без надежды на новую встречу. Хотя... Кто знает... А вдруг?
Не всегда же хвост виляет собакой, верно, Рудой Панько?