Недоступный Париж

Пять номеров
из шести

В феврале 1973 года я учился на четвёртом курсе Воронежского лесотехнического института. На 23 февраля девчонки из нашей группы поздравили нас с 55-й годовщиной Советской Армии и Военно-морского флота, подарили маленькие сувениры и по билету «Спортлото» «6 из 36».
Заполняя свой билет, я самоуверенно заявил ребятам, что обязательно выиграю, и, как ни странно, чудо свершилось - я отгадал пять номеров из шести. Откуда у меня была такая твёрдая уверенность, не пойму до сих пор.
После длительной проверки билета, я, наконец, получил положенный мне выигрыш - 2536 рублей. В то время это была довольно приличная сумма - автомобиль «Запорожец», например, стоил всего три тысячи рублей.
Естественно, я отметил это замечательное событие на высшем уровне, пригласив всю свою группу в ресторан, но, как говорится, разговор сейчас совсем не об этом, а о Париже.
В июне 1973 года, сдав очередной экзамен летней сессии, я проезжал на автобусе № 9 мимо Воронежского СХИ и на остановке увидел огромный плакат бюро молодёжного туризма «Спутник», где на самом верху большими буквами было напечатано: «Париж - 800 рублей». «Кто не видел Парижа, тот не видел мира» - мелькнуло у меня в голове, и я быстро выскочил из автобуса.

Город-мечта

Подойдя поближе к заветному плакату, я стал изучать его подробнее. На плакате был написан длинный список городов со всего мира, но меня интересовал только Париж и адрес этого бюро. Оказалось, что «Спутник» находится в здании обкома партии, расположенного в самом центре города Воронежа на площади Ленина, куда я немедленно и отправился на следующем же автобусе.
Войдя в здание обкома, я выяснил у дежурящего на вахте милиционера номер нужного мне кабинета. Пройдя ещё немного по мягким ковровым дорожкам длинного коридора, я вскоре уже беседовал о Париже с сотрудницей бюро - миловидной, белокурой девушкой. Она выдала мне целую кипу анкет, которые надо было заполнить и дня через три -
четыре явиться с ними для дальнейшего собеседования.
Из множества вопросов, задаваемых в анкетах, мне особенно запомнился один: «Были ли Вы или кто-то ваших близких родственников в плену?». Вернувшись в своё студенческое общежитие, я вместе с товарищами ознакомился и ответил на все вопросы анкет, в том числе и про плен, в котором ни я, ни мои даже дальние родственники никогда не были.
Дня через четыре, сдав экзамен на «отлично», я взял заполненные анкеты и помчался в «Спутник». Летний день был тёплым и солнечным, настроение прекрасное. Моя душа просто «пела и плясала» - ведь впереди маячил Париж, о предстоящей поездке в который знал уже, наверное, весь институт, а также мои родители, которым я успел похвастаться.
По мягкой ковровой дорожке обкома партии уже не шёл, а летел. Влетев в знакомый кабинет, я вежливо поздоровался с белокурой девушкой и положил ей на стол свои анкеты. Полистав их, она положительно оценила мой «кропотливый труд», добродушно улыбнулась и сказала, что теперь мне нужно побеседовать с ещё одним «товарищем», сидевшим в углу кабинета, на которого я вначале не обратил внимания.

Ещё один
товарищ

Вид у «товарища» был хмурым, лицо багрово-красным с синевой (наверное, с большого «бодуна» - определил я).

Строго взглянув
на меня
из-под
затемнённых
очков, он важно
и нудно стал
расспрашивать
меня: состою ли
я в рядах ВЛКСМ
и какой
общественной
работой,
кроме учёбы,
занимаюсь.

По возрасту на первый взгляд, он был постарше меня максимум года на два, но по напыщенности на все 100. Смекнув, что «товарищ» не совсем прост, я бодро выдал на-гора, что в своей группе веду культурно-массовый сектор, пою в хоре художественной самодеятельности факультета, летом трудился в стройотряде. Я был абсолютно уверен, что с такими показателями мой морально-политический облик активного члена ВЛКСМ кристально чист, и я вполне достоин заграничной поездки в столицу Франции. Но не так думал мой новый краснолицый, не опохмелившийся «товарищ». Он стал доказывать мне, что во Францию предпочтительно направляют только молодых преподавателей французского языка для повышения квалификации. В ответ я указал ему на плакат, висящий у них на стене, где ни про каких не было и в помине, а была только маленькая приписка, расположенная чуть ниже приглашения в Париж и гласящая, что перед поездкой желательно пройти месячный курс французского языка.
Я сразу объяснил «товарищу», что, хотя в институте я изучаю немецкий язык, но уж за целый месяц «шерше ля фам» выучу не хуже других. Но он был неумолим. Пеняя на какие-то указания свыше, он категорически отверг Париж и предложил мне выбрать что-нибудь другое по списку всё из того же плаката.
Моё прекрасное настроение вмиг улетучилось. Вот он, Париж, можно сказать, был у меня в руках и вдруг улетел, по неизвестной мне причине. Поначалу от такого коварного удара в сердце я немного растерялся, но потом всё же взял себя в руки и стал выбирать дальше, с уже нарастающей ненавистью, косясь на надменную морду «товарища». Наконец я выбрал США, штат Калифорния (студенческие районы - 1200 рублей), на что тут же получил ответ, что в США направляются только передовые рабочие. Я резонно возразил, что посылать рабочих в студенческие районы Калифорнии как-то не совсем уместно. Тогда он прочитал мне целую лекцию про США, как главный оплот мирового капитализма, а в конце длинной тирады предложил мне выбрать путешествие в страны социалистического лагеря.
Настроение моё упало уже почти до нижней точки кипения. Ненависть к мордатому «товарищу» явно читалась в моих глазах. Он видел её, ощущал, но продолжал с наслаждением издеваться, упиваясь своей властью надо мной.
Скрепя сердце, я стал выбирать и вскоре выбрал Югославию, но она тоже не прошла, так как вроде бы эта соцстрана имела почти открытую границу с капиталистической Европой и, по его мнению, сама была полукапиталистической. В конце концов, он с наглой ехидной улыбочкой победно развалился в кресле, и милостиво предложил мне выбрать между Польшей и Болгарией.

Не пустили
Дуньку
в Европу…

Но точка кипения моего терпения уже была пройдена. Во мне всё бурлило и клокотало, и я сорвался: «Это на каком основании ты меня оскорбляешь? Ты, что же, считаешь меня потенциальным перебежчиком - предателем Родины? Да подавись ты своими милостями и советами. На эти деньги я и в Советском Союзе неплохо отдохну без твоих указаний, а таких, как ты, надо немедленно гнать с этого места, чем дальше, тем лучше, чтобы не позорили Родину!».
Он испуганно вжался в кресло, а беленькая девушка проронила: «Ой, что вы, это же второй секретарь обкома ВЛКСМ». - «Ну, и что же! Тем более таких ни в коем случае нельзя допускать к власти!» - бросил я и, громко хлопнув дверью, направился по длинному коридору к выходу. У выхода стоял милиционер. Ну, думаю, сейчас остановит, но нет, пронесло, и инцидент закончился для меня без последствий.
Светлый, ласковый солнечный день был окончательно испорчен. Приехав в общежитие, я поделился своим горем с друзьями. Более опытные из них стали советовать, что мне надо было бы поставить наглому красномордому чиновнику приличный магарыч или хотя бы как следует опохмелить его, тогда бы он точно подобрел, но, как говорится, поезд уже ушёл, да и встречаться с этой рожей мне было противно.
Успешно сдав летнюю сессию, я перед практикой заехал домой и рассказал родителям о неудачной попытке посетить Париж. Неожиданно моя мама, работавшая учительницей биологии в школе, сказала мне, что в нашем гороно висит точно такой же плакат и всем учителям предлагали съездить за границу, но из-за кажущейся им запредельной цены многие отказались.
Ведь почти все жили от зарплаты до зарплаты и никогда не имели лишних денег. Я тут же предложил матери как следует прозондировать этот вариант, и, если это действительно возможно, съездить вместе в Париж.
Вдохновлённый мыслью о предстоящей заграничной поездке, я отбыл на практику в город Зеленодольск Татарской АССР. В конце июля 1973 г. я вернулся назад в Мичуринск, где с радостью узнал, что мама уже почти оформила путёвки во Францию. От меня только требовалось предоставить свой паспорт и сфотографироваться на новый заграничный, что я тут же и сделал. Париж опять засветился передо мной яркой звездой, но тут подвела моя воронежская прописка. Чтобы выписаться из Воронежа и прописаться в Мичуринске требовалось много времени, которого у меня уже не было, и поездка в Париж так и осталась несбывшейся мечтой. Конечно, я сильно расстроился.

Вот тут-то
впервые
я вспомнил
шутливую
и в то же время
грустную
фразу отца,
пытавшемуся ей
утешить меня:
«Эх, не пустили
Дуньку в Европу».

При этом он с юмором рассказал мне, как он после окончания войны вместе с однополчанами-фронтовиками тоже попытался посетить недоступный Париж.