Пожар 1865 года

Предвестники
катастрофы

Весна 1865 года выдалась на редкость ветреной и засушливой. 9 мая, на Николин день, с самого утра над городом свирепствовал сильный ветер. К двум часам дня он разыгрался в бурю, которая начала срывать с крыш плохо укреплённые доски, металлические листы и расшвыривать их на огромные расстояния. К этому времени горожане уже пообедали и по заведённому обычаю готовились отдохнуть. Однако отдыха не получилось.
Первыми забили в набат на колокольне Троицкой церкви. Через несколько секунд к надрывному колокольному стону присоединились все козловские храмы. Народ повалил на улицы, чтобы узнать, где горит. Горел дом купца Мезинова, располагавшийся на углу Московской и Питейной улиц. Однако пока пожарный обоз выехал из депо к месту пожара, занялся практически весь квартал.
Огонь распространялся с необычайной быстротой. Способствовала тому разыгравшаяся с утра буря. Сильный ветер выхватывал из огня пуки сена, соломы, раскалённые головни и нёс их к городскому центру, к собору, роняя на деревянные крыши. Новые пожарища возникали в бесчисленном количестве.
«Под напором ветра огненные языки вытягивались с одной стороны улицы до другой и, облизывая дома противоположного порядка, запаливали их, как молнией», - повествовал древний козловский летописец. А над городом, наводя ужас и отчаяние, завывала буря и надрывно гудели колокола.

Уцелевшая
церковь

Больше всего опасность угрожала Троицкой церкви, находившейся в эпицентре грандиозного пожара. Рассказывали, что на её колокольню взобрался местный блаженный Петруша и, держась рукой за перекладину, свесившись с карниза, кричал: «Не дам мою церковь, не дам!». Кто знает, может, поступок отважного юродивого, а может, изменение направления ветра спасли Троицкую церковь от возгорания, хотя от неимоверного жара у неё полопались стёкла. Сильные ожоги руки получил и блаженный Петруша, по-своему защищавший любимую Параскеву Пятницу. К этому времени грандиозный пожар свирепствовал уже в Гостином ряду.
В тот страшный день Московская площадь занялась одновременно со всех сторон. Гостинодворцы принялись было вытаскивать свои товары из пылающих рядов, но вскоре поняли, что спасать добро попросту некуда. Осознавая, что товары всё равно пропадут, купцы бросились предлагать их задаром бегущему мимо люду. Однако и дармовая раздача не помогла. Лишь немногие отваживались заскочить в горящую лавку, схватить первое, что подворачивалось под руку, чтобы тут же выскочить на улицу и бежать куда глаза глядят, закрываясь руками от раскалённого ветра.
А вокруг гремели взрывы. Это огонь добрался до погребов, где хранились изрядные запасы москательных товаров: лаков, красок и даже пороха, которым (как выяснилось позже) козловские купцы тайно приторговывали. На воздух взлетали винные склады, рвались огромные бочки с дёгтем и маслом. По свидетельствам очевидцев, взрывы эти были так сильны, что содержимое лавок приподнималось на изрядную высоту и переносилось бурей на десять и более вёрст. «Платья, лоскутья сукна, ситца, бумага, обгорелые пачки ассигнаций, жестянки из-под конфет долетали до Хмелевской слободы. Булатовский тракт был усеян разного рода обгоревшим добром, намётанным бурей из несчастного города», - сообщают дошедшие до наших дней письменные свидетельства очевидцев трагедии.
Масса имущества городских обывателей погибла на площадях, куда оно стаскивалось в начале пожара обезумевшими от ужаса жителями. Однако горели и сами площади. Способствовал тому толстый слой сухого конского навоза, который в те времена никто не думал счищать. О величине того слоя можно было судить по оставшейся от него золе, в которую нога взрослого человека уходила по щиколотку.
Уничтожив верхние городские кварталы, огонь спустился в «низы», в сплошную чащу деревянных построек, и принял масштабы катастрофы. «Целые кварталы и улицы огонь пожирал, как солому, как ворох сухих стружек, - с горечью повествуют сохранившиеся городские хроники. - Жители уже перестали вытаскивать своё имущество, а толпами бежали на выгон, к реке, к монастырю. Многим приходилось пробиваться через ряды горящих домов, которые загорались, как свечки, и тут же таяли...
Среди горожан, вырвавшихся из объятий огненной стихии, редкий был не обожжён огнём, не ранен доской, головнёй или железным листом. Страшно гремя, с дымом, золой и пылью проносились над городом даже целые железные кровли, заставляя наиболее суеверных думать, что это сами духи ада вылетели из преисподней, свидетельствуя о наступлении последних времён».
А ветер усиливался. Со временем буря превратилась в ураган, который рвал и метал с неимоверной силой. С верхних улиц он поднял в воздух такое количество раскалённой золы, пыли и пепла, что на некоторое время затмилось солнце и день почти обратился в ночь. Неудивительно, что это явление было воспринято большинством горожан, наблюдавших за происходящим с Донского луга, от реки и от стен Троицкого монастыря, как конец света. Среди обывателей началась паника.

Свидетельствуют
архивы

До чего страшна была картина пожара, можно судить и по сохранившимся рассказам монашествующей братии Троицкого мужского монастыря.
«При первом известии о пожаре, принявшем необычайные размеры, настоятель монастыря отец Иосиф распорядился выйти с крестным ходом, который остановился у дубовой рощи и стал невольным свидетелем трагедии.
Город был окутан тьмой. Не было видно ни огня, ни домов, ни шпилей городских церквей. Всё скрылось в мрачной туче, которая никак не рассеивалась и из которой время от времени в небо взлетали гигантские столбы то бурого, то чёрного дыма, отчего создавалось впечатление вулканического извержения.
- Провалился Козлов! - в ужасе воскликнула братия и пала ниц».
…В шестом часу вечера пожар прекратился. Прекратился лишь потому, что нечему было гореть. За эти четыре часа огонь уничтожил более двух тысяч жилых строений, оставив без крова, одежды, продуктов питания, средств к существованию свыше 15 тысяч человек.
К вечеру по улицам, заваленным пеплом, железными листами и разным хламом, народ устремился в город. Спускалась ночь, и нужно было думать о ночлеге. Часть погорельцев пристроилась в домах, уцелевших от пожара, а остальные начали сооружать землянки и шалаши. Через несколько часов на городском лугу и выгоне вырос целый посёлок местной нищеты, разорённой в пух и прах. Плач и стенания раздавались из землянок до рассвета. «Пожар уравнял всех, и вчерашний богач сегодня был таким же голяком, как последний житель каких-нибудь «низов», - с горечью констатировал очевидец тех трагических событий.
Последствия
стихии

С рассветом стали обнаруживаться жертвы огненной стихии. У Покровского собора был найден труп погибшей жены местного священнослужителя. Ещё одного священника с сильными ожогами, полученными им при выносе святых даров, нашли у Ильинского храма. Из-под обгорелых обломков келий женского монастыря на Монастырской улице извлекли четырёх погибших сестёр, не успевших покинуть внутренние покои обители. Через день тела несчастных были преданы погребению.
В небывалом доселе пожаре сильно пострадали и многие городские храмы. В огне разрушились колокольни у Никитской, Покровской, Сторожевской и Ильинской церквей. Кроме того, у Ильинской церкви полностью выгорел второй этаж.
На другой день после страшного пожара первая помощь пришла из Тамбова, власти которого, узнав о случившемся по телеграфу, прислали подводы с хлебом и верхней одеждой. Всех, безусловно, она охватить не могла, но пострадавших растрогала до слёз. По распоряжению уездной полиции был организован сбор хлеба и муки в окрестных сёлах, которые в течение нескольких недель снабжали город всем самым необходимым.
Материальную помощь из собственных средств в размере десяти тысяч рублей козловским погорельцам выделил император Александр II. Чтобы справедливо разделить монаршие средства, в городе был создан специальный комитет из местных жителей, который, руководствуясь собственными доводами, выделял на каждый сгоревший двор определённую сумму. По воспоминаниям современников, принимая эти суммы от личного посла императора, обездоленные козловцы падали на колени и просили передать государю их беспредельную верноподданническую благодарность.
Вскоре в Козлов стали прибывать целые транспорты с различным строительным материалом. Вслед за ними появились многочисленные артели плотников, каменщиков, маляров и штукатуров. Закипела работа по ремонту обгоревших и строительству новых домов.
К зиме практически все погорельцы перебрались в своё отстроенное и отремонтированное заново жильё. Но многие усадьбы так и остались необитаемыми. Дело в том, что владельцы их вскоре после прекращения грандиозного пожара перебрались к родственникам, жившим в сёлах, в соседних уездах или губерниях, а кто-то и вовсе побрёл на заработки в соседние города… По свидетельствам современников, характерной чертой пожара 1865 года стала начавшаяся миграция, расселение коренных жителей нашего города. Однако была у козловского пожара и ещё одна особенность. Среди горожан нашлись с десяток и таких, которым стихия благодаря общей суматохе и растерянности помогла нажиться, «зацепить», как тогда говорили, чужие деньги.
Так (как это часто бывает) на общем несчастье всего населения устраивалось личное счастье отдельных граждан.