Державинского - на века - посева

Читаю и перечитываю книгу "Державин", "одну из умнейших биографий на русском языке", как скажут о ней искушённые критики из среды первой русской послереволюционной
эмиграции. Впервые она вышла в Париже в 1931 году (на родине автора, в России, только в перестроечном1988-м. Москва, издательство "Мысль"). Создал этотпоистине бесценный труд один из классиков русской поэзии Серебряного векаВладислав Ходасевич. 28 мая 2011 года русская и мировая культура отмечает 125 лет со дня рождения выдающегося поэта, критика, эссеиста, переводчика, мемуариста.

В самом конце декабря 1917 года, когда стремительно обрушивалась в прошлое тысячелетняя Россия и надвигалась катастрофа Гражданской войны, выйдут поразившие современников стихи Владислава Ходасевича "Путём зерна":
Проходит сеятель по ровным бороздам.
Отец его и дед по тем же шли путям.
Сверкает золотом в руке его зерно,
Но в землю чёрную оно упасть должно.
И там, где червь слепой прокладывает ход,
Оно в заветный срок умрёт и прорастёт.
Так и душа моя идёт путём зерна,
Сойдя во мрак, умрёт и оживёт она…
И ты, моя страна, и ты, её народ,
Умрёшь и оживёшь, пройдя сквозь этот год, -
Затем, что мудрость нам единая дана:
Всему живущему идти путём зерна.
Сегодня имя замечательного мастера поэтического цеха Серебряного века Владислава Фелициановича Ходасевича известно каждому читающему человеку. В годы Гражданской войны он, автор пяти поэтических книг, работал в театрально-музыкальной секции Моссовета, вёл занятия в Пролеткульте, участвовал в открытии книжной лавки писателей, заведовал Книжной палатой. В 1920 году вышел его пятый по счёту сборник "Путём зерна", одно из крупных поэтических достижений русской поэзии ХХ века. Тридцать три стихотворения сборника создали 33-летнему автору репутацию выдающегося национального поэта.
Июнь 1922 года - начало эмигрантского периода в судьбе Ходасевича, общего к несчастью для многих выдающихся деятелей литературы и культуры Советской России. На чужбине Ходасевич редактировал вместе с Максимом Горьким журнал "Беседа", печатался в газетах "Дни", "Последние новости", журнале "Современные записки", опубликовал сотни статей в газете "Возрождение".
Биографическая книга "Державин" задумана была Владиславом Фелициановичем как подступ к созданию своей личной пушкинианы, начиная с биографии великого предшественника Александра Сергеевича: "Старик Державин нас заметил, и, в гроб сходя, благословил" ("Евгений Онегин").
Смерть Владислава Фелициановича в 1939 году помешала закончить проект целиком…
Работа над "Державиным" началась в январе 1929 года и продолжалась до января 1931 года. "Эмигрантские условия были для этой цели крайне неблагоприятными", заметит Ходасевич, "…как ввиду отсутствия необходимых источников, так и вследствие слишком немногочисленной аудитории". И далее из предисловия к книге: "Биограф - не романист. Ему дано изъяснять и освещать, но отнюдь не выдумывать… Что касается дословных цитат, то мы приводим их только из воспоминаний самого Державина, из его переписки и из показаний его современников. Такие цитаты заключены в кавычки…".
Мало сказать о "Державине", как о книге, написанной с блеском и глубиной при этом. Это ещё и тот редкий случай, когда материал биографии поэта и одновременно чиновника высокого ранга старой России обретает живую связь с современностью, нашей, новорусской.
Вот в качестве экзекутора (чиновника с хозяйственными и полицейскими полномочиями при Сенате времён Екатерины Великой) Державин из карьерных соображений сам добивающийся у императрицы места губернатора, 4 июня1774 года пишет казанскому губернатору Бранту (здесь и далее цитирую по книге Ходасевича): "…Доложить вашему высокопревосходительству имею: надлежит искоренить взятки. Говорить о истреблении заразы сей я за должное себе поставляю, что разлияние оной наиболее всего, по моим мыслям, способствует злу, терзающему отечество". Он знал, о чём говорил. "Только что были учреждены экспедиции о государственных доходах и расходах. Они находились в ведении генерал-губернатора (Вяземского). Вяземский потребовал, чтобы табель составили на основании старых доходов. Это должно было привести к тому, что доходы будут показаны значительно ниже поступивших в действительности. Против такой утайки восстал Державин… Дальнейшая служба при Вяземском стала невозможна, и он подал в отставку…".
Начался губернаторский опыт служения Державина отечеству.
"Его назначили не в Казанскую, как мечтал Державин, а в Олонецкую губернию, принадлежавшую к числу только учреждающихся… Узнав об его отъезде, Вяземский произнёс пророчество:
- Скорее черви полезут по моему носу, нежели Державин долго просидит губернаторством…"
И оказался прав, по крайней мере относительно второй части предречённого.
Едва ли не в самый день открытия новой губернии её наместник (вроде нынешних президентских уполномоченных в регионах), Тутолмин, прислал Державину новый "канцелярский обряд". К негодованию Гаврилы Романовича оказалось, что канцелярский шедевр этот содержит "тот произвол, который Державин почитал величайшей российской язвой и которого искоренение ставил себе целью. Часу не медля, он кинулся на дом к Тутолмину и, что называется, ткнул ему в нос екатерининский указ 1780 года о том, чтобы никто из генерал-губернаторов "не делал от себя собственно никаких установлений, но всю власть звания своего ограничивал в охранении Наших (царских) постановлений".
"Тутолмин "затрясся и побледнел". Вероятно, таков же стоял перед ним и Державин. В ту минуту поняли оба всё отчаяние своего положения: Державин увидел, что несчастием его губернаторства будет борьба с самоуправством наместника, Тутолмину же открылось, что Державин отравит ему всё упоение властью".
Война началась, пишет Ходасевич.
Она закончилась поражением Державина. Впрочем, из неравной борьбы он вышел достойным для себя образом. Был отозван свыше решением императорской канцелярии, куда, устав от противоборства с наместником, написал: "Избавьте из темницы душу мою". С великой яростью и обличением тогда же заново пересочинит своё пятилетней давности переложение в стихи 81-го библейского псалома. Оно войдёт в классическую отечественную поэзию. Вот чеканные строки шедевра "Властителям и судьям":
Восстал Всевышний Бог, да судит
Земных богов во сонме их:
Доколе, рёк, доколь вам будет
Щадить неправедных и злых?
И финал:
…Воскресни Боже! Боже правых!
И их молению внемли:
Приди, суди, карай лукавых
И будь един царём земли!
…Казанское губернаторство, о котором он мечтал (родные места), оказалось "умышленно" занято, и Державину поручают существовавшую всего только четыре года Тамбовскую губернию.
"…Поэт, посетивший Тамбов мимоездом ровно через полвека после Державина, нашёл:
В нём есть три улицы прямые
И фонари, и мостовые…
В нём зданье лучшее - острог.
В марте 1786 года, когда прибыл туда Державин, ни острога, ни мостовых ещё не было…".
Нам, Тамбовской земли жителям, ныне досконально известно длившееся без малого три года (март 1786-го - конец 1788 года) державинское губернаторство - из множества изданных в советские времена краеведческих статей, стихотворений и поэм и даже драм местных авторов, а также из собственных книг, стихотворений и мемуаров первого допушкинского великого русского поэта. И всё же - вот только несколько извлечений из книги Владислава Ходасевича.
"Наместник Гудович пребывал в Рязани, и отчасти благодаря этому Державин сразу почувствовал ту свободу, которая нужна была его рвению… Супруга нового, пятого по счёту, губернатора, Екатерина Яковлевна, несколько поосмотревшись на месте, писала другу семьи, литератору Капнисту: "Начальник очень хорош, кажется, без затей, не криводушничает, дал волю Ганюшке хозяйничать. Теперь совершенный губернатор, а не пономарь…".
В Тамбове впервые откроются сиротский дом, богадельня, больница, дом для умалишённых. Тюремные здания, где преступники содержались бесчеловечно, были улучшены.
"Но всего более забот и усилий Державин затратил на постановку учебного дела… Быстро добился того, что четырёхклассное училище с обширной и по тому времени хорошо составленной программой было открыто… Наконец, кроме губернского училища, были открыты ещё и уездные - в Козлове, Лебедяни, Шацке, Елатьме и Моршанске…". "Державины завели знакомства и зажили на широкую ногу… Их дом, обставленный новой сафьяновой мебелью, фортепьянами, бильярдом, стал в Тамбове самым блистательным. В нём устраивались приёмы, балы и обеды с симфонической музыкой (в городе нашлись два крепостных оркестра)… 28 июня 1786 года, в день восшествия на престол Екатерины Второй и по случаю приезда наместника был устроен праздник. Сперва шло сочинённое Державиным аллегорическое представление… Сцена представляла собою храм, являлись разные лучезарные Фебы и Гении… Всё совершенно так, как в древних Афинах… Отсюда пошло начало театра, устроенного Державиным в губернаторском доме…".
Не могу удержаться от желания напомнить мичуринцам: именно на этом, "как в древних Афинах", представлении сам уже литературный классик своего века Державин "обласкал пришедшего к нему из Козлова пешком" будущего первого тамбовского писателя Петра Захарьина (1744 -1810) - автора философского романа "Арфаксад" и ряда других произведений.
…Да, сочувственно пишет Ходасевич, "…после Петрозаводска Тамбов мог и впрямь показаться вторыми Афинами", однако же до поры до времени…
В апреле 1788 года наместник Гудович уже писал в Сенат и просил развода с Державиным, якобы "причиняющим беспокойство в делах и замешательство вместо должной по службе помощи". 22 июня Сенат объявил Державину выговор.
Так ушлое и вороватое тамбовское купечество, сыграв на самолюбии наместника, свалило ставшего неугодным "преждевременного" губернатора. Преждевременным оказался он и для России века Екатерины. Как, впрочем, и во все последующие века.
…Владислав Ходасевич тему своего героя трепетно провёл от его рождения 3 июня 1743 года, "…когда в небе России случилось зловещее явление кометы и младенцу на неё указали, он вымолвил первое своё слово: “Бог!". И до самой кончины 195 лет назад - 8 июля 1816 года, до последних восьми великих стихов оставшегося незавершённым гимна философии жизни:
Река времён в своём стремленьи
Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей.
А если что и остаётся
Чрез звуки лиры и тубы,
То вечности жерлом пожрётся
И общей не уйдёт судьбы!