Не встретимся больше...

Вспоминая Бориса Константиновича Панова, я всегда думаю - какой же внутренней силой он обладал и вместе с тем тонкостью и умением видеть и понимать людей! При этом никогда не демонстрировал и не подчёркивал свою внимательность. Это коснулось и лично меня. Наша первая встреча произошла после первого просмотра городской общественностью композиции, посвящённой Марине Цветаевой "За меня потоки и потомки" (трагичная жизнь и смерть поэтессы, её стихи, переписка трёх поэтов - Пастернака, Цветаевой, Рильке). А было это так. Возвращаюсь из театра, вижу у подъезда моего дома ходит незнакомый человек, взволнованный, напряжённый... Останавливает меня, долго смотрит, не произнося ни слова, потом вдруг говорит: "Почему не прочла “Бабушке": "... продолговатый и твёрдый овал?!" Я только успела пожать плечами - он резко поворачивается и уходит...
"Какой-то странный тип", - подумала я. "Да это Панов - писатель, живёт в этом же доме, только в другом подъезде", - успокоили меня. А я ведь и не знала его, никто не знакомил, нигде не видела.
Таким взволнованным, как в тот летний вечер начала 1990-х годов, я больше никогда не видела Бориса Константиновича, но так и осталось до конца ощущение силы, пронзительности и какой-то недосказанности этого человека. Необычна история и с рассказом Панова "Непростимый". На гастролях по области (а мы тогда много колесили по всем уголкам Тамбовщины) попалась мне в руки газета "Тамбовская жизнь" и на её развороте название рассказа "Непростимый". Не отрываясь, прочла залпом... Достал он меня навеки, до печёнок, до души, до сердца... Мы его представляли с актёром нашего театра в библиотеке. Позже репетировали с Глебом Томилиным. В. Ключанская, И. Полянский и я не успели довести до конца - Полянский скоропостижно умер. Рассказ "Непростимый" всегда у меня на столе. Как же Панов чувствовал душу человека и особенно, как мне кажется, женскую душу! А "Утюг", а "На окраине", а "Аннушка"? Да все его рассказы - большие и короткие истории - были вроде и сегодняшние, и на все времена. И в нём самом как будто было и настоящее, и прошлое, и будущее. Сиюминутность и вечность, боль и сострадание к человеку - так я ощущала его рассказы.
Бывала я и в квартире Бориса Константиновича и Аделаиды Николаевны - чаепитие с яблочным пирогом и всякими вкусностями, а уж 100 граммов водочки никогда не преминет выпить за здоровье своей Ады. Всегда мне было с ними просто (но не попросту), свободно и интересно от вопросов Панова, активных и конкретных. Я часто терялась, злилась на себя, а Борис Константинович продолжал "заводить" меня. Ох и спорили мы по любому поводу, пока я не понимала, что это он нарочно, чтоб я не "ныла", не "кисла" (терпеть не мог нытиков). А глаза у самого такие живые, хитроватые с прищуром, весёлые...
Уж не знаю, для чего попросил он меня написать свою биографию. Старалась, переписала хорошим почерком, отдала. "Что это вы целую книгу "накрапали", а вот одна строчка хороша: "дети были тогда прибраны". До сих пор помню его похвалу, никогда не хвалил.
После смерти Бориса Константиновича мы - актёры - выучили несколько "Подорожников", но эти миниатюры так и не удалось вынести на публику. Когда у меня в руках "Мичуринская правда" с опубликованными на её страницах "Подорожниками", невольно предстаёт передо мной образ умного, светлого и серьёзного человека с мягким юмором. С активной чёткой жизненной позицией, добрый, строгий и всегда слегка прифранчённый Борис Константинович Панов.
Есть у меня и его небольшие книжицы, и прекрасно изданное "Прошлое живёт долго" с автографами. Я верю его словам, написанным мне, потому что он так и думал. Нет Бориса Панова, теперь он уж вместе с писателями, с уходом которых исчезает (или уже исчезла) глубина из русской литературы (да и вообще из искусства)... И всё-таки, когда вспоминаю Панова - теплеет на душе.
Светлая память вам, дорогой Борис Константинович...