Сага о фронтовике и... костылях

Познакомит меня с этим человеком в недавнем прошлом хорошо известный в городе ходатай за стариков-инвалидов Михаил Будылин. Был он кем-то вроде секретаря общественной у нас структуры - "Заботой" называлась. Сейчас она не существует. Считается, при нынешнем уровне демократии, когда всяческая опека нуждающихся во внимании старшего поколенияи её индивидов - святая обязанность органов власти, эта власть сама уже по себе и есть забота, без кавычек.

Оказывается, всё не так просто…
И вот я на той части Парковой улицы, что остроумным (иногда до сарказма) нашим народом окрещёна "китайской стеной" - сплошное полукружие многоэтажек. Квартира ветерана Великой Отечественной, 88-летнего инвалида I группы Ивана Григорьевича Соловьёва. Первое, о что споткнулся мой взгляд в углу прихожей, - две пары костылей.
Костыли… Мальчишкой впервые увидел протез в своей Заворонежской слободе у старого солдата - деревянную ногу, привязанную ремешком к культе. Пугающую своей безжизненностью имитацию руки у моего родственника Евгения Тихоновича Морозова, майора в отставке от артиллерии - "бога войны". Костыли, поразительно чуждые в руках физически и умственно красивого моего институтского преподавателя Леонида Григорьевича Яковлева. Его, юношу, тяжело ранило при обороне Тулы. Это о нём и таких, как он, я напишу:
…Был молод и умён, не зная тишины,
Как тысячи в боях израненных мальчишек,
Он строил жизнь свою, как строят корабли,
Возводятся дома и мачты нефтевышек, -
Не только в том причиной костыли,
Что у него от той войны вдали -
Мозоли от ладоней до подмышек…
И хотя понимаешь, что в отличие от изнемогающей от бремени военных расходов России нейтральная Швейцария в это же время и позже отличилась выходом на мировой рынок изготовлением всех мыслимых видов протезов - кистей рук, целых рук, ступней и целых ног, вплоть до эндопротезов (искусственных бёдер, суставов и тому подобное), утешения от этого мало. Особенно для таких жертв Великой Отечественной, как Иван Григорьевич Соловьёв. Впрочем, судя по всему, сегодняшнее руководство России всерьёз наконец взялось за индустрию протезов. Не только печальная история военных действий, но и просто чреватая увечьями наша повседневная мирная жизнь принуждает к этому.
…Хозяин квартиры выходит навстречу, опираясь на бадичек, - и я сразу его узнаю. Как, вероятно, узнал бы всякий наш горожанин, кому приходилось чинить свои часы в мастерской, что на улице Филиппова. Старый часовой мастер.
Был у нас довольно долгий, перескакивающий с одного на другое разговор.
Учился искалеченный фронтовик этому древнему (кажется, вспомнили даже и о солнечных часах) мастерству в Мичуринске сразу после реабилитационного лечения в Тамбове. Одной ноги лишился в 18 лет солдатом 53-й отдельной сапёрной бригады Волховского фронта под осаждённым Ленинградом, на Синявинских болотах.
Эти болота и я проходил, а то и проползал, где надо, на курсантских наших марш-бросках, когда учился в Выборгском военно-морском десантном училище. И о Волховском фронте наслышан в колоритных деталях и выразительных красках, встречаясь с его ветеранами - офицерами запаса: заводским инженером Алексеем Ивановичем Парусовым, рядовым мичуринским трудягой Александром Тимофеевичем Невзоровым, главным режиссёром городского театра Глебом Константиновичем Томилиным. Очерки о них выйдут сначала в газете "Мичуринская правда", потом в первой и второй книгах "Мичуринск и мичуринцы…".
Найдётся ли среди ещё коротающих жизнь ветеранов-стариков хотя бы сотня-другая счастливцев-везунчиков, не задетых пулей или осколком снарядов, бомб? А тут человек, оставивший в боях свою ногу, полностью - одну и едва спасённую - другую да ещё продолжающий жить с чреватым последствиями черепным ранением.
Иван Григорьевич вспоминает:
- Помню последнее лето перед войной… Наше село Зелёное, это в Сосновском районе, убирало хлеба. Был месяц август. Мужиков постарше уже забрали на фронт. Рожь уродилась хорошая. Косили крюками, клали в валки. Мне - семнадцать лет, и я в поле вместе с ребятами и бабами… 30 августа приходит повестка явиться в райвоенкомат. Собрала меня родня в дорогу. Под городом Шуя три месяца в солдатских лагерях. И сразу на фронт.
Синявинские болота. Оборона Ленинграда с приказом "стоять на смерть". Парнишка, совсем желторотенький солдат, недолго был необстрелянным. Но весь сорок второй Бог миловал, постоянно давили немцы, чтобы оттеснить с болот, и - ни одной царапины. Зато в самом начале февраля 43-го при очередном артобстреле - осколком в голову. Санитары вытащили, наскоро перевязав. Но малой кровью не обошлось. Очутился в эвакогоспитале №2018 города Рыбинска. Срочная трепанация черепа.
- Хирург на память треугольный осколок для меня передал, - вздохнул Иван Григорьевич. - И объяснили: до коры мозга не хватило всего сотой части миллиметра. Слава Богу, долгое время зажившая дырка эта в черепе знать о себе не давала. Теперь нет-нет да скажется, а мне и искалеченных ног хватает…
Продолжал после паузы:
- После госпиталя списали меня в нестроевую часть. В лесу под Ленинградом лес заготавливали солдаты вроде меня, ни на что на фронте не годные. Дней пять терпел, маялся от неопределённости: раз солдат, воевать должен, а не сосны валить. А тут происшествие: грузили на лесовоз кругляки для мостов, бревно скатилось - и солдата насмерть. Плюнул я на "лёгкую" такую нестроевую свою статью и к бойцам, что за лесом приехали. Они меня взяли было без разговоров, а тут лейтенант, командир их. Ты что, спрашивает сурово, дезертировать вздумал, так неудачную команду выбрал, мы фронтовики, нас окопы ждут, а тебя - трибунал. Я объяснил, как мог: не хочу, говорю, под бревном голову сложить, лучше снова осколком в голову под огнём, по-солдатски. Сколько лет тебе, доброволец ты этакий? - спрашивает. Восемнадцать, отвечаю. Ну, такие нам нужны, - и взял меня, куда сам направлялся со своим сапёрным взводом… Так я стал у него связным. Он меня с переднего края на спине вынес, когда у меня на тех Синявинских болотах ногу оторвало, и я кровью истекал…
А про это я тебе уже рассказывал…
Чтобы всё было честь по чести, без вранья, показал мне Иван Григорьевич самый дорогой для него документ. Удостоверение к самой дорогой для него боевой медали участника героической обороны Ленинграда. Основание - Указ Президиума Верховного Совета СССР от 22 декабря 1942 года. Это когда рядового бойца Ивана Соловьёва тяжело ранило в голову. Увижу я на его далеко не парадном гражданском пиджаке ордена Отечественной войны I и II степени, другие награды, вручённые старому солдату, а в мирное время - часовому мастеру…
Тут в наш разговор тактично вмешивается другой ветеран - упразднённой "Заботы" - Михаил Будылин.
- До сегодняшнего года Иван Григорьевич каждую осень поддерживал здоровье в санаториях. Всё, что необходимо для этого, решалось у нас, в городе. А с некоторых пор только через управление труда и социального развития областного центра.
- Раньше оттуда приезжали ко мне, уважая калеку-фронтовика, не считали за труд, - вздыхает Соловьёв, - теперь порядок почему-то другой: сам езжай или человека с доверенностью отряжай, нанимай такси и плати туда-обратно. Вот Миша Будылин помогал, но сколько можно! А больше некому… Бывал я там, в их областной конторе. Это третий этаж, почти под крышей. Каково мне, фактически безногому?
Иван Григорьевич оглядывается на свои костыли и продолжает:
- Путёвку мне дали на 20 октября с оговоркой, что она должна быть подписана неделей раньше этого срока, и обязательно в Тамбове. Как мне там её подписывать-то!..
…Когда я писал это, на дворе уже стояло начало ноября. Номер телефона квартиры Ивана Григорьевича у меня был, и я названивал ему. Никто трубки не брал, а, насколько мне известно, с ним постоянно никто из родных не живёт. Значит, всё-таки в санатории поправляет здоровье?
Знаю только, ветеран написал (а вот послал ли?) жалобу прокурору Мичуринска. Я переписал себе в блокнот оттуда несколько строк. Вот они:
"Я физически не в состоянии самостоятельно поехать в Тамбов, поскольку хожу только на костылях, плохо вижу и слышу. Послать с доверенностью некого, да это и дорого для меня оплатить такси туда и обратно… Время идёт, я без движения остаюсь ещё дома. А между тем без постоянного лечения специальными процедурами я обречён на муки боли в культе ноги и пробитой осколком голове. Скоро выборы в Государственную Думу. И у меня большие сомнения, хочу ли я отдать свой голос за кого-либо из депутатов и какой партии, бессильных защитить мои права гражданина и I группы инвалида Великой Отечественной от местных бюрократов…".
7 ноября, к вечеру, я, наконец, дозвонился Ивану Григорьевичу.
- Так вы уже дома? Были в санатории или…
- Был, - обрадовал он меня, - в пятницу, 5 ноября вернулся.
- Как здоровье, подлечили вас?
- Спасибо, что спросили… Только радоваться особенно нечему, от уколов до сих пор не отойду, очень уж болезненные…
Поговорили о юбилейном военном параде на Красной площади 7 ноября 1941 года. Со слезами смотрел, вспомнилось, как его спасали на Синявинских болотах. Разве думалось, что целых 70 лет, как подбитый грач на ржаном поле у него в селе Зелёное, будет ковылять по жизни на костылях?
- Как же вы до Тамбова за подписью добрались со своей санаторной путёвкой?
- Добрым людям спасибо, кто принял во мне, старике, участие. Дай Бог здоровья женщине из "Единой России" - Татьяне Смагиной. Избавила от лишней нервотрёпки, сама съездила к тамбовской начальнице, тоже ведь женщине, век бы её мне не видать... А как было хорошо решать всё здесь, на месте!..
И мне подумалось: уж не наглядная ли это иллюстрация неблагополучия с реальной, а не бюрократически извращённой "обратной связью" на местах, постоянно беспокоящей Президента Дмитрия Медведева? Ну, в самом деле, нельзя же управлять всем и вся в городах и весях из областного центра. Непременно одна из таких "верёвочек" ослабнет или вовсе порвётся.