Даль своего романа "Евгений Онегин" Пушкин едва ли не с самого зачина уже неясно различал. Вот и мне довелось вглядеться в магический кристалл и различить в далёком далеке этот сюжет для ставшего столь популярным у читателей "Мичуринки" выпуска "Козловский следопыт".
Конечно, очень бы хотелось, пусть краешком, включить в местные, козлово-мичуринские были и легенды русского чудо-богатыря Александра Васильевича Суворова, оставшегося загадкой для потомства. Один из прославленных в мире полководцев и в то же время, судя по оставленным нам воспоминаниям о нём, странный старик, способный, как сказано о нём в мемуарах девятнадцатого столетия, "…обнимать мыслью целый мир, решать в своём уме самые сложные вопросы, касавшиеся счастья миллионов людей или судьбы государства" и в то же время способный шалить, как ребёнок. Человек, которому, казалось бы, доступно всё, отвечающее его гению и положению генералиссимуса, но не пользовавшийся почти ничем, достойным его, боролся с собственными страстями, обуздывал их и побеждал в этой борьбе, как и на полях военной брани: презирал роскошь, спал на соломе, довольствовался солдатским сухарём, запивая его водой.
Впрочем, краешком коснуться военного чудо-богатыря для "Козловского следопыта" позволяет Тамбовское губернаторство (1785-1788) ещё одного современника Александра Суворова - предшественника великого Пушкина на поприще поэзии и крупного государственного деятеля Г.Р. Державина. Ему, гвардии поручику времён пугачёвского восстания на Урале, будет посвящено немало строк в пушкинской "Истории Пугачёва". На этот замечательный труд поэта я ещё сошлюсь несколько позже.
Через десять лет после, хотя и временного, но достославного пришествия в нашу глубинку Гаврилы Романовича, сочинит он два примечательных стихотворения: "На пребывание Суворова в Таврическом дворце" и "Соловей". Вот строки из первого:
Когда увидит кто, что в царском пышном доме
По звучном громе Марс почиет на соломе,
Что шлем его и меч хоть в лаврах зеленеют,
Но гордость с роскошью повержены у ног…
…Чтоб мужества пример, воздержности подать.
Как внешних супостат, как внутренних сражать, -
Суворов! Страсти кто смирить свои решился,
Легко тому страны и царства покорить,
Друзей и недругов себя заставит чтить.
Только не зря я воспользовался пушкинским магическим кристаллом. В тени русского гениального полководца не потерялись по-военному ординарцы, а по цивильному - камердинеры, слуги Александра Васильевича.
Всего слуг у него было пятеро. Старшим из них - Прохор Дубасов, более известный по житию Суворова под именем Прошки. Этот верный слуга фельдмаршала пережил своего барина и умер в 1823 году в возрасте восьмидесяти лет. В уважение заслуг его господина в день открытия в 1801 году памятника Суворову по модели ваятеля Козловского на Царицином лугу (Марсовом поле, откуда по приказу императора Александра Первого отнесён к берегу Невы) Прошке был высочайше пожалован классный чин с пенсией 1200 рублей в год.
И вот тут возникает ещё одна краеведческая привязка к славным деяниям Суворова. Дело в том, что достойным помощником Прошки был подкамердинер Иван Сергеев. Он, поступив к Александру Васильевичу в 1784 году, находился неотлучно при нём шестнадцать лет. А прислан был из Козловского мушкетёрского полка. Россия находилась тогда в самом разгаре второй войны с Турцией. Только что объявлено было (1783) императорским двором Екатерины Великой о присоединении к России Крыма, и начиналось строительство города-крепости Севастополя, ставшего нашей военно-морской базой на Чёрном море. Одновременно Россия присоединила Тамань и Кубанский край, взяла под своё покровительство восточную Грузию.
Таким образом, молодому мушкетёру из Козлова Ивану Сергееву выпала честь участвовать в сражениях под началом Суворова за полную ликвидацию турецкой армии и успешном штурме боевой колонной под руководством генерал-майора Михаила Кутузова казавшейся неприступной вражеской крепости Измаил на Дунае. Будет славный козловский мушкетёр служить и сыну Суворова - Аркадию Александровичу до самой его героической гибели в сражении под Измаилом.
Непростой была служба камердинеров великому человеку с великими странностями образа жизни. Прошка часто весьма дерзко обходился со своим барином, что случалось по большей части оттого, что он был постоянно пьян. Остался в удивительной биографии генералиссимуса такой эпизод. Суворов не любил парадные обеды из-за непомерных расходов. Особенно напрашивался в гости к нему всесильный царедворец Потёмкин. Суворов долго отшучивался, но в конце концов вынужден был однажды пригласить. Князь Потёмкин, как водится, явился с многочисленной свитой. Суворов заказал роскошный ужин метрдотелю Потёмкина и посоветовал не жалеть денег на питьё и яства, а себе лично заказал всего лишь… два постных блюда. Иван Сергеев с челядью барина в отсутствие находившегося в запое Прошки добросовестно и умело обслужил знатных господ.
На следующий день метрдотель светлейшего князя представил простиравшийся за тысячу счёт Суворову. Александр Васильевич написал на счёте: "Я ничего не ел" и отправил метрдотеля к Потёмкину. Тот немедленно расплатился, приговаривая: "Дорого стал мне Суворов".
Как попал Иван Сергеев к Суворову?
Очень просто, если покопаться в исторических и документальных источниках, отразивших конец восемнадцатого и начало девятнадцатого столетий.
Перечитываю (в который раз) "Историю пугачёвского бунта" Александра Пушкина…
В третьей главе "Истории…" процитировано требование представителя государыни-императрицы Бранта к генералу-аншефу Григорию Семёновичу Волконскому (он командовал тогда Московским гарнизоном) войска для подавления пугачёвщины, находившейся в самом разгаре. А князь Волконский отвечает Бранту: могу отрядить только триста рядовых при одной пушке. Томский же полк (запомним его), находившийся в первопрестольной, занят в караулах на заставах, учреждённых во время свирепствовавшей (1771 год) чумы.
Что нам интересного в князе Волконском для "Козловского следопыта"? То, что был он фанатичным почитателем Суворова. Генерал пытался подражать ему даже в мелочах поведения и быта. Вставал так же рано, как его кумир, и открывал настежь все форточки дома при любой погоде. Выезжал к войскам при всех орденах, по окончании учения ложился где-нибудь под кустом и кричал проходившим солдатам: "Молодцы, ребята, молодцы!".
Два князя, Волконский и Суворов, сойдутся в финале пугачёвской эпопеи, когда самозванец, которого Александр Васильевич, активнейший, если не решающий её участник, лично доставит в Симбирск, скоро должен предстать перед плахой.
Уж не тогда ли князь Волконский, род которого имел вотчины в Козловском уезде, сделает одолжение придирчивому к выбору слуг фельдмаршалу и порекомендует ему верного и надёжного человека из молодых рекрутов Козловского мушкетёрского полка - Ивана Сергеева?
И наш земляк, судя по всему, достойно оправдает доверие своего рекомендателя и в суровые годы второй турецкой войны, и в редкое для Суворова мирное время.
Да, это всего лишь не подтверждённая доступными мне неопровержимыми источниками версия. Она близка к истине уже потому, что князь Григорий Семёнович Волконский наш, тамбовский. Князья Волконские занесены в 5-ю часть родословной Тамбовской губернии. Они издревле земельные собственники едва ли не во всех её уездах. В том числе, как уже упоминалось, и Козловском, где в селе Богородицком у потомков Волконских была даже своя фабрика. ("Тамбовская энциклопедия", 2004, стр. 103-104).
Ещё один значимый ориентир - Томский полк, находившийся в Московском гарнизоне под началом генерал-аншефа Г.С. Волконского.
Перед Первой мировой войной на бывшей Приютской площади нашего города (ныне у площади Славы) для него, навечно прославившегося в 1812 году в сражениях под Бородино, когда 39-м Томским полком командовал генерал-майор Лихачёв, были построены современные добротные казармы. Спустя 100 лет, 25 июля 1912 года, к подножию кургана Раевского, где в составе дивизии полёг тогда смертью храбрых почти весь полк (из полуторатысячного его состава уцелела едва сотня), делегация козловчан возложит венки по случаю этого исторического юбилея. Обещавшие на близких подступах к Москве земляки наши умереть, но не допустить позора поражения, сдержали свою клятву верности: "…Когда б на то не Божья воля, не отдали б Москвы…" (Михаил Лермонтов).
И вот незабываемой Бородинской битве в этом году исполнилось 200 лет. Не может не откликнуться Козлов-Мичуринск-наукоград на эту святую для каждого россиянина дату…
Как, однако, тесно даже в обширнейших на Земле просторах России замечательным персонажам её истории в пределах второй половины ХVIII и первой - ХIХ веков. Суворов с его подкамердинером - мушкетёром из Козлова Иваном Сергеевым, Державин, Пушкин, князь Волконский, Пугачёв - все в одном потрясающем по своей выразительности сюжете прошлого нашего Отечества.
А какое выразительное продолжение этого сюжета я нахожу в записках княжны Марии Волконской (1805- 1863), урождённой Раевской, невестки Г.С. Волконского, жены его сына, впоследствии сосланного в Сибирь по делу декабристов - Н.Г. Волконского. Пятнадцатилетней девушкой Мария знакомится с двадцатилетним поэтом Александром Пушкиным, влюбившимся в неё со всем молодым пылом. Но княжна выходит замуж за приятеля Пушкина - политического арестанта. Мария последует без колебания за мужем. И уже после гибели поэта на дуэли с Дантесом оставит воспоминание о встрече с давним своим почитателем: "…Пушкин говорил мне: "Я хочу написать сочинение о Пугачёве. Я отправлюсь на место происшествия, перевалю через Урал, поеду дальше и приду просить у вас убежища в Нерчинских рудниках". Он написал свою прекрасную книгу, которая привела всех в восхищение, но в наш край так и не попал"… В Чите я получила известие о смерти моего бедного Николая, моего первенца, оставленного мною в Петербурге. Пушкин прислал мне на него эпитафию:
В сиянье, в радостном покое
У трона Вечного Отца,
С улыбкой он глядит в изгнание земное,
Благословляет мать и молит за отца…”.
…2012 год - особый год в истории России. Вот и 95-летие старейшей на Тамбовщине городской газеты Козлова-Мичуринска-наукограда подверсталось к этой дате Отечества далеко не мелким событием среди других, выпукло увиденных сквозь пушкинский магический кристалл. Как и этот скромный наш краеведческий сюжет.