Разговор с Мастером

Биография
и география

- Леон Иванович, вы прекрасно выглядите для своих семидесяти восьми лет. Есть какой-то секрет?
- Секрета нет. Думаю, это спорт, с которым я дружил лет 30, в молодости был капитаном республиканской сборной Таджикистана по футболу. И всю жизнь занимаюсь любимым и интересным делом - пишу картины, выкладываю мозаику.

- С творчеством вы также связаны с молодости…
- Да. Я с отличием окончил Душанбинское художественное училище по специальностям «преподаватель черчения и рисования» и «художник-оформитель». Преподавать не пришлось, зато профессиональный стаж художника больше 60 лет, основное моё творческое направление - мозаика. Я работаю в этом «жанре» с 1968 года.

- Вы стали ею заниматься, потому что мозаика для Востока - скорее, традиционное искусство?
- Это вовсе не главное. В СССР в 60-е годы на мозаику указали «сверху»: тогда любое строительство общественных сооружений, по мнению партийного руководства, должно было включать элементы монументализма. Мозаика как нельзя лучше вписалась в указ. И потом при всей своей явной монументальности она оказалась менее трудоёмкой и затратной, нежели скульптура. Иногда с её помощью пытались маскировать ляпы в строительстве и подправлять неудачные архитектурные проекты. Очень быстро спрос на картины из камня стал огромный, появилась даже мода на них. Я случайно оказался в числе тех, кто начинал осваивать эту технику. У меня стало получаться. Причём замечу, что желающих работать в этом направлении было немного…

- Мало платили?
- Да что вы, наоборот! Эта работа оплачивалась высоко: за квадратный метр готового полотна с многофигурной композицией платили 67 рублей. В день я мог сделать и четыре квадрата. Заказы были на пару лет вперёд. Мой средний ежемесячный заработок составлял более 1000 рублей. Для СССР того времени - невероятные деньги. Но это каторжный труд, как правило, на высоте и под палящим солнцем при жаре 45 градусов в тени. Не каждый выдержит. Пробовали многие, но многие и бросали. Среди заказчиков была и партийная номенклатура, и творческая интеллигенция Средней Азии. Очень быстро моя фамилия стала хорошо известной и за пределами Душанбе.

- У вас красивые имя и фамилия, как раз под стать художнику…
- Эта древняя армянская фамилия. «Гурдж» в переводе на русский - грузин. Мой отец был шестнадцатым ребёнком в семье. Став взрослым, работал коммерсантом, потом ушёл на войну, в конце попал в плен, освободившись, естественно, получил срок: десять лет отсидел в лагерях. Потом его реабилитировали. Мама - русская, она с Кубани, окончила Екатеринодарский институт благородных девиц, была прекрасно образована, работала преподавателем, служила сестрой милосердия. Нас в семье было четверо: три брата и сестра. К сожалению, расти рядом с родителями ни кому из нас не было суждено…

- Вы пишите еще и замечательные рассказы, они есть в интернете. Я прочитал в одном из них, что вы с братом воспитывались в Душанбинском детском доме для одарённых детей…
- Да. Только тогда он назывался Сталинабадским (Душанбе с 1929-го по 1961 год назывался Сталинабад - прим. ред.). Началась война, отца забрали на фронт, неожиданно мама заболела: грипп с осложнениями - отказали ноги, она оказалась прикована к постели. Через каких-то своих знакомых сумела устроить нас с братом Вартаном (мы близнецы) в детдом. Туда отбирали детей со всей республики, этот детдом просуществовал недолго - лет двенадцать. Мы потом посчитали - человек 150 наших воспитанников стали людьми известными. Несмотря на непростое «казённое» детство, у меня остались добрые и светлые воспоминания о нём. Но это уже другая история…

- А ваш брат тоже стал художником?
- Вартан закончил Ташкентскую консерваторию, он лауреат двух всесоюзных конкурсов музыкантов-исполнителей. Сейчас живёт в Германии, до сих пор даёт частные уроки.

Прощание
с СССР

- Вам пришлось уехать из родного Душанбе из-за национальных проблем?
- Нет, хотя таковые в 90-е
годы там, действительно, появились, но меня они не касались. Я уже сказал, что был достаточно известным и востребованным благодаря своей профессии человеком. На Востоке отношение к художникам, врачам и священникам особенное. Да и уехал не сразу. В 1994 году прилетел в Москву - у меня должна была состояться встреча с итальянцами. Я занимался обработкой камня, собирался показать им свои работы и убедить их открыть в Таджикистане производство по камнеобработке. А в Мичуринске работал мой товарищ, делал иконостас в Боголюбском соборе. Я заехал к нему в гости, увидел храм и был поражён его красотой. Познакомился с тогдашним архиепископом Тамбовским и Мичуринским Евгением, который тепло меня принял, а узнав мою специальность, попросил помочь в восстановлении церкви. Заказов планировалось много. Я согласился. Но приехал чуть позже.

- Почему?
- В то время министру внутренних дел Таджикистана Махмадназару Салихову, человеку очень влиятельному, потребовалось выложить мозаичные панно на его даче. Он видел мои работы и решил, что украшать его загородный дворец буду я. И когда я поехал в Душанбе за семьёй, его помощники нашли меня и сказали: надо выполнить министерский заказ. А через несколько дней при встрече Салихов мне сам говорит: пока не закончишь, никуда не поедешь, из страны тебя никто не выпустит. Он не шутил. Так что отказать было нельзя. Это Восток, с его обычаями, менталитетом… Но зато через полтора месяца, когда всё сделал, он выделил мне вагон с охраной (!), чтобы я перевёз в Россию свою семью, имущество и материалы для работы.

- С тех пор вам там больше не приходилось бывать?
- Нет. Многие друзья разъехались. У нас там было три квартиры, всё продали, когда переезжали. Здесь теперь мой дом, здесь семья, у меня две маленькие дочки. Одной скоро 11 лет будет. Второй - восемь. Уже поздно возвращаться…

Художник
и власть

- Диалог художника и власти почти всегда в России эмоциональный и непростой. И при монархии, и при социализме представители культуры и искусства говорили о посягательствах на свободу творчества. Даже Илье Глазунову приходилось идти на компромиссы…
- Мне не пришлось быть в конфронтации с властью, чтобы сейчас рассуждать об этом. Как автор я был востребован. Заказов много, за всё время был только два раза в отпуске. И мне некогда было выяснять отношения. В политику не лез, работал от зари до зари.

- Как вы относитесь к цензуре в творчестве?
- И с ней не сталкивался. Всегда делал так, как видел свои замыслы.
Да, порой мне «подсказывали», как надо делать, но я в таких случаях всегда отвечал: «Тогда делай сам, раз знаешь».
После этого мне никто ничего не говорил больше, и я работал спокойно. Может быть, мне просто повезло. Трагизм в этой ситуации сильно преувеличен, на мой взгляд. Зачастую шедевры появлялись, как ни странно, благодаря цензуре. Для иного художника такое противодействие - скорее, дополнительный стимул.
Лицемерить не надо. Политические заказы оплачивались всегда достойно, и желающих их получить хватало. Я, не будучи членом КПСС, и портреты Ленина делал. Был у меня такой в Курган-Тюбе, высотой восемь метров. Его потом уничтожили местные «революционеры».

- А кто ваши любимые художники?
- Сикейрос, Леже, Сарьян...

- У любого автора есть незавершённые проекты. Например, у Эрнста Неизвестного в его автобиографической книге есть целая глава, которая называется «Упущенные возможности». Вы о чём-то жалеете в жизни?
- Мне не о чем жалеть, тогда не было времени лишний час отдохнуть, настолько был увлечён творчеством. Разве о том, что последние пару лет у меня здесь нет работы. Когда сюда переезжал, обещали хорошие заказы. Но из всего обещанного получилось немного. Икона (а по проекту планировалось три) в нише восточного фасада Боголюбского собора, я работал над ней больше двух лет. В Ильинской церкви восемь моих работ. В храме села Новое Хмелевое тоже есть панно. Восемь работ в Тамбове.
В Мичуринске можно и нужно использовать мозаику и в градосторительстве: для оформления фасадов зданий. Это бы украсило облик города, подчеркнуло его своеобразие. Его историческая часть в архитектурно-художественном плане удивительная. Сожалею, что неповторимое наследие той, ушедшей в прошлое, России быстро исчезает. Например, замазывают и закрашивают фактурную старинную кладку зданий. А ведь она - уже сама произведение искусства! Меняют окна и двери в купеческих особняках на безликий пластик. Закрывают плакатами кованые решётки балконов. Это то, что бросается в глаза, про мелочи уже не говорю. Любые такие перемены должны согласовываться с городскими архитекторами, контроль с их стороны должен быть строжайший. А тут такое впечатление, что каждый владелец здания сам себе архитектор. Если не изменить отношение, через десяток лет здесь почти ничего от той истории не останется…

- Насколько долговечна мозаичная живопись?
- Мозаичный декор сохранился во дворцах и храмах шумерских городов Месопотамии - одной из великих цивилизаций Древнего мира. Мозаика - на удивление прочная техника, если правильно выдерживать технологию. Я с 1968 года занимаюсь ею, сделал больше 200 работ, все они целы. У меня тоже есть свои секреты. Работаю в основном со смальтой. Из Душанбе в том «личном» вагоне я привёз около трёх тонн. Потом ещё докупал. Когда не хватает, беру бутылочки цветные, посуду колю на мелкие кусочки. Мозаика, сделанная на совесть, будет служить вечно. И я рад, что мне удалось сделать для Мичуринска хотя бы несколько работ, которые удачно вписались в образ его старинных храмов. Мечтаю, пока есть силы, сделать больше. И ещё - передать свои знания молодым художникам, тем, кому это интересно и кто мог бы применить эти знания на благо родного города или даже страны.

Кстати

На Руси мозаика появилась вместе с пришедшим из Византии христианством. Но смальту (цветное стекло) ­- основу византийской мозаики ­- приходилось импортировать из Константинополя. Это было дорого, и древнерусская мозаика не вышла за пределы Киева. Много позже развить отечественную мозаику попытался Ломоносов, разработав технологию изготовления смальты. Но после его смерти всё было вновь забыто.
И только в 40-­е годы XIX века, когда возникла идея перевести в мозаику живописные иконы Исаакиевского собора, на учёбу в Рим отправили выпускников Императорской академии художеств. А из Рима пригласили технологов-стекловаров, которые наладили производство смальты в Санкт-­Петербурге.
Кроме Исаакиевского собора, ещё одним монументальным объектом, полностью отделанным мозаиками из смальты, стал Храм Воскресения Христова (Спас на Крови) ­ там вообще нет ни одного живописного (нарисованного) произведения, только мозаика.