Ты же выжил, солдат...

В двадцать лет умирать обидно, странно, неестественно. Особенно в середине апреля, когда воздух пропитан упоительными, будоражащими чувства ароматами весны, пробуждения, радости жизни. Да к тому ж досадно погибать на закате гаснущей войны, когда каждый день, каждый миг и шаг говорят о стремительном приближении победы.

- Эх, Васька, да ведь мы с тобой везунчики, видно, мать в рубахах родила. Это надо же, всю войну бок о бок прошагали, сколько позади боёв, сражений. В самом пекле варились. А гляди-ка, у обоих ни одной царапинки! Вот и Вену сегодня освободили. Скоро, видно, домой собираться будем, - дружески похлопывая своего земляка-приятеля, говорил Александр Черных. Посмеялись солдатики преждевременно, и спугнули свою хрупкую удачу. В тот же день, парой часов позже, выйдя вместе со своим взводом на окраины столицы Австрии, напоролись на невесть откуда взявшиеся здесь остатки войск эсэсовцев. Автоматная очередь пронзила ноги. Александр упал, как срезанный косой стебелёк. И тут новый сюрприз, теперь с воздуха, от пронёсшегося по небу немецкого бомбардировщика. Множество осколков разорвавшегося снаряда поразили живот, руки и уже израненные ноги. Так отомстили злобные мелочные духи войны солдату, до сей поры ускользавшему из их поля зрения. Не забыли ненасытные и другого везунчика. Тогда же, 13 апреля, Василий лишился ноги и руки.
Боли уже не было. Только слегка пробивала дрожь от прилипшей к телу, пропитанной липкой жижей гимнастёрки. Кровь текла и впитывалась в землю, а вместе с ней угасала жизнь рядового Черных. Притупились чувства, не осталось в душе места ни страху, ни отчаянию, обволакивающе, усыпляюще действовала наступившая после оглушительного грохота тишина. Неожиданно в царствие безмолвия вторглись чьи-то доносившиеся в отдалении голоса.
- Эй, - просипел незнакомым хриплым голосом Александр и, собрав последние силы, чуть погромче. - Э-э-эй!
- Не жилец. Долго не протянет, - переговаривались между собой санитары, погружая уложенного на носилки раненого в машину.
- Срочно оперировать! - скомандовал принимавший его в госпитале врач.
Долго и упорно вёл израненный боец теперь уже свою личную войну за жизнь с костлявой старухой. Поначалу шансы на спасение казались призрачными, но каждый новый день отчётливо говорил, не всё так безнадёжно. Правда, война известна своей непредсказуемостью, самодурством: мало ли куда повернёт и как повлияет на судьбы жертв своей жестокой, безжалостной игры.
Звуки оглушительных выстрелов ворвались в переполненную людьми палату. «Всё, видать, каюк. Немцы окружают. А я не то что воевать, подняться и то не в силах», - мелькнула у раненого горькая мыслишка. И тут вбежала раскрасневшаяся санитарочка:
- Миленькие! Победа!!!
Лучше всяких снадобий вдохнуло это известие в Александра силы и стремление выздороветь. Но болезнь отступала медленно. Ещё целых пять месяцев после того переломного Великого 9 мая был прикован он к больничной койке. Лечился сначала в австрийском, затем в румынском госпитале. Вновь и вновь, лёжа вдалеке от родных на чужбине, переживал он все бои, в которых принимал участие. Вспоминал, как сменил ученическую форму выпускника Устьинской школы Мичуринского района, так и не закончив свой последний класс, на новенькую военную, как в третьем Орджоникидзевском военном училище осваивал ускоренными темпами иную, вовсе не похожую на школьные, науку и потом был взят в военно-воздушные войска.
Сашу с малых лет, как многих других пацанов, манило небо. Он планировал стать лётчиком. Но пронзать стальной птицей голубую высь ему так и не пришлось. Хотя и снабдили солдатиков 11-й гвардейской обмундированием десантников, воевали они вместе с пехотинцами. Правда, пользовались на первых порах некоторыми привилегиями - кормили их по высшему разряду: американским шпиком, колбасой и позволяли чуть больше вольности, чем остальным бойцам. Различия между представителями двух видов войск быстро стёрлись. Скоро десантников переодели в форму пехотинцев, чтобы в битвах не привлекали к себе усиленного интереса со стороны фашистов. Ночи проводить приходилось, несмотря на дожди, морозы, прямо в окопах, спасаться от минусовых температур у разведённого костра и ничего не есть дней по пять. Бывало, что даже такая насущная естественная потребность, как сон, считалась роскошью. Но человеческий организм самостоятельно включал все свои защитные резервы, не давая попавшим в экстремальные условия воинам ни простудиться, ни подхватить другую, не связанную с вражьим промыслом, болезнь, и даже научил солдат спать на ходу.
Нет-нет, да пробивалась на лице лежащего в госпитале Черных улыбка при воспоминании о том, как комбат, заснув во время очередного марш-броска, слегка отклонился от следуемого всеми курса и напоролся на брошенную на поле боя немецкую пушку. Надолго поселившийся на лице командира идеально ровной округлой формы синячище веселил служивых. Армейский юмор специфичен. Что ж поделать, каковы обстоятельства, таковы и шутки, а без юмора даже на войне никак нельзя. Вот и улыбался раненый солдат памятным ему курьёзам. Например, тому, как в промежутках между длившимися много суток боевыми действиями измотанные воины устраивали перерывы. Русские и немцы на противоположных сторонах опушки леса разводили костры, грели котелки и между делом переругивались друг с другом, в нецензурных выражениях суля противникам близкую кончину. Причём в матерных выражениях немцы мало уступали нашим. Вслед за воспоминаниями о редких передышках неминуемо следовали другие, и улыбку заменяло хмурое выражение лица. Самые кровопролитные бои, в которых принимал участие Александр Черных в марте 45-го, – за освобождение Вены. В операции у озера Балатон как у советских, так и гитлеровских войск была задействована вся самая лучшая, современная техника и тысячи людей. Противостояние длилось много суток, казавшихся для готовых в любую минуту погибнуть воинов вечностью. От разрывающихся снарядов, атак бомбардировщиков, пальбы из пушек не видно было солнца. Брызжущая фонтанами весенняя грязь залепляла рот, глаза, нос. Рядовой Черных, как и его товарищи, уже давно потерял счёт убитым им в бою фашистам, а также своим сложившим головы в боях братьям по оружию. Долго потом не верилось ему, что уцелел в этой кровавой мясорубке.
В родные края Александр Черных вернулся осенью 45-го. Из мальчишки-школьника превратился он в понюхавшего пороха воина, настоящего мужчину и уже в свои двадцать с небольшим - в инвалида.
Дом оказался открыт, а в нём пустынно. На столике лежали три пропитанные слезами с размытыми буквами похоронки: одна на папу, погибшего во время снятия блокады с Ленинграда, и две… Две на него. Ранение, полученное солдатом в день освобождения Вены, было настолько серьёзным, что командир поспешил отправить на родину бойца весточку о его героической кончине. Вторая ж похоронка, как напоминание, пришла в родительский дом после Победы.
Стало душно, в висках стучало, и захотелось побыстрее оказаться на свежем воздухе. Саша прошёл к огородам и там увидел копающую грядки мать. Он подошёл к ней совсем близко и звенящим от переполнивших его чувств голосом позвал: «Ма-ма!». Женщина ахнула, крепко вцепилась в своего вновь обретённого, оплаканного и помянутого ею сына. Долго стояли они, крепко обнявшись, среди картофельных борозд.
Каждую ночь в течение двух первых прошедших после возвращения домой лет снились Александру Михайловичу страшные сражения. Во сне он вскакивал, бежал куда-то и, лишь ударившись о притолоку или дверной косяк, пробуждался от беспокойных сновидений. Со временем успокоился и перестал воевать во сне. Но ноющая боль от затянувшихся с годами, но продолжающих напоминать о себе ран не даёт забыть о тех суровых сороковых годах до сей поры.
- Мне за границу путь заказан. Металлодетектор не пропустит, - шутит ветеран. И закатывает штанину, показывая израненную ногу с круглым почерневшим углублением на голени.
- Двадцать пять лет в ноге сидел осколок. И вот продвинулся к самой коже. Врачи говорят, ложись в больницу, будем удалять. А я подумал-подумал, достал плоскогубцы да и выдернул его сам! Медики, когда рентген делают, снимки мне показывают, ещё много осколочков во мне сидит, есть и такие, что под самым сердцем спрятаны, да я уж с ними сжился, теперь они со мной навсегда.
В мирной жизни Александр Михайлович, не имея никакого специального образования, а только хорошую память и природные математические способности, трудился экономистом и бухгалтером. Затем, когда стали докучать головные боли, как-никак контузия давала о себе знать, перешёл на завод им. Ленина электрообмотчиком, о чём впоследствии нисколечко не пожалел: профессия мужская, и зарплата больше, чем бухгалтерская. То, что надо для воспитания семерых детей! Семерых давно имеющих своих детей и внуков потомков выдюжившего и выжившего после смертельных ран рядового Черных - одного из множества советских воинов, отстоявших нашу Родину от опасного врага!