Вера и верность

Евдокия Даниловна Иншакова, чьи воспоминания стали основой этого рассказа, видимо, обладает большими душевными силами, ибо вынести всё, что легло на её плечи в детстве, юности и зрелости, смог бы далеко не каждый. Сама же Евдокия Даниловна уверена в том, что Бог хранил её на всём сложном жизненном пути и лишь с его помощью она преодолела предначертанное ей судьбой.

Самые ранние годы детства девочки Дуси Шепелевой были светлы и безоблачны. Она родилась в деревне Тёмная Свердловской области 6 марта 1922 года. Родители на всю округу прослыли необыкновенными тружениками. Судьба обошлась с отцом неласково, рано лишив его родителей, потому Данил Иванович Шепелев сызмальства знал, что на кусок хлеба нужно уметь зарабатывать самому. Невесту себе Даниил присмотрел, когда той было всего лет десять. Через несколько лет, после службы в Кронштадте, вернулся в родное село. Десятилетняя Даша к тому времени превратилась в красивую девушку. На селе тогда сложилась традиция красть невест, и Данил, как настоящий джигит, похитил любимую из отчего дома.
Потом оба, конечно, вернулись просить прощения. Суровый отец с первого раза не помиловал строптивых детей, но ко второму визиту смягчился и принял дочку и новоиспечённого сына в свои объятья. Молодые обвенчались, поселились в доме родителей Дарьи, но жили в нём недолго. Вскоре Данил возвёл собственный, роскошный по тем временам дом на десять окон, обставил его мебелью, сделанной своими руками, и перевёз в него семью. Со стороны могло показаться, что на Шепелевых работают подёнщики, но такого не было никогда, просто трудились супруги от зари до зари, пахали, сеяли, убирали урожай, сами шили себе одежду и даже обувь, выделывали шкурки, дубили кожу, ухаживали за домашними животными. Один за другим в семье появлялись дети, но выживали не все. С горем от потери ребёнка тогда сталкивалась практически каждая семья, ведь медицина на селе была на ничтожно низком уровне.
У Шепелевых родились и подросли до сознательного возраста трое – Костя, Маша и младшая Дуся. Дети рано приучились к труду и не видели ничего зазорного в том, что нужно рано вставать и помогать родителям. Просторный дом, собственное хозяйство, позволяющее не знать, что такое голод, любящие родители и упоительный запах яблок и смородины, доносящийся из садов, – такими запомнились Евдокии Даниловне годы счастливого детства, когда она ходила в сшитых мамиными руками платьицах и изящных ботиночках, которые для неё с любовью мастерил папа. Своим трудом в те времена было прокормиться вполне реально, даже владея небольшим участком земли. В расположенном рядом лесу в изобилии росли малина, черника, грибы. Всё это сельчане собирали вёдрами, лесных даров хватало на всех.

Во второй половине двадцатых годов прошлого века начались репрессии против зажиточного крестьянства. Соседи, не желающие жить собственным трудом, которым Данил и Дарья по доброте душевной отдавали зерно и муку, с победоносным видом поглядывали в сторону добротного дома с надворными постройками. А один из них, получив новенький партийный билет, погрозил кулаком: «Ну что, пожили припеваючи?! Ничего, теперь мы поживём!». Дуся слышала эти не предвещающие ничего доброго угрозы, и маленькое сердечко сжималось от страха перед неизвестностью, которая вскоре стала страшной действительностью.
Партийные сельские активисты сначала забрали весь скот, потом пришли выгребать хлеб из амбара, гречку, просо, словом, весь убранный с полей урожай. Отец, глядя на эти бесчинства, в бессильной ярости сжимал кулаки, мама плакала, а вместе с ней и дети. Когда представители новой власти ушли со двора с огромными тюками, дети взяли гусиные пёрышки и пошли в опустевший амбар. Ими они намели с полведра зерна. Очнувшись от охватившего оцепенения, в амбар зашли родители и, к неописуемой радости, обнаружили, что в отдалённом незаметном уголке остались мешки с мукой – их попросту не увидели.
Эти скудные запасы помогли пережить зиму 1927-1928 года, но не спасли главу семейства. После пережитых потрясений у Даниила Ивановича отказало сердце.
Осиротевшая семья надеялась, что больше их не будут тревожить. Дарья ошиблась в своих чаяниях, уж больно лакомой добычей казался тогда их дом, обставленный мебелью, с сундуками и комодами, в которых хранились сшитые впрок наряды. На этот раз вынесли всю обстановку, мама едва успела швейную машинку, свою кормилицу, опустить через окно на улицу. Дуся, увидев это, решила спрятать свою одежду. Как сейчас, перед глазами у Евдокии Даниловны стоит та красная в горошек кофточка, которую она попыталась затолкать в абажур, пока чужие люди в грязных сапогах по-хозяйски расхаживали по чистым комнатам и выносили всё, что приглянулось.

Холодный и пустой дом ещё оставался для Шепелевых родным кровом, пока местные власти, видимо, изобретали способ на законных основаниях отобрать его у вдовы и матери троих детей. Решение не заставило себя долго искать. Дарье в добровольно-принудительном порядке предложили ухаживать за свиньями и под этим предлогом выселили её и детей в гнилую избушку рядом с хлевом. Вот тогда дети узнали, что такое настоящий голод. Маленькая Дуся из корыта для свиней вылавливала тухлые клубни картофеля и ела. Как-то раз эту печальную картину увидела мама. С плачем бросилась она к дочке: «Дуся, Дусенька, не надо, свинья ручку покалечит!». Долго потом они стояли, обнявшись, оплакивая свою горькую участь.
Украдкой по ночам мама шила, вздрагивала от каждого шороха и молилась об одном – чтобы никто не узнал и не отнял швейную машинку. Родной дом между тем стоял в запустении, надворные постройки были разорены и сожжены. И всё же Дарья не оставляла попыток вернуть себе построенное мужем жилище. Дети подрастали, прекрасно учились, могли похвастаться хорошей спортивной формой. Но нет-нет, да и слышал старший брат Костя обидное прозвище – сын кулака.
К началу сороковых годов Дарье вернули дом. Но содержать его и растить троих детей уставшая от бесконечной борьбы и изнурительного труда женщина не могла и уехала в Нижний Тагил. Семья поселилась в бараке, Дарья пошла работать на поля, дочку Машу отдала в няньки. После уборки урожая на полях оставались колоски, но собирать их было нельзя – за такой «проступок» даже подростка могли засечь до полусмерти. Дети собирали ягоды, траву, пробовали на вкус, не слишком ли горькая. Этим и усмиряли жестокий голод. Люди промышляли воровством, устраивали засады на дорогах. В одну из них едва не попала Дарья со своими детьми. Они шли через лес, когда услышали, что за ними гонится незнакомый мужчина. Далеко ли могли убежать от него измождённая мать и дети? Но судьба уберегла их на этот раз. То ли страх придал силы, то ли вынужденный пойти на разбой человек устыдился, увидев беззащитное семейство, но роковая встреча на лесной дорожке не состоялась.

В 1941 году пришла беда – не выдержав физических и психологических нагрузок, умерла Дарья Михайловна. За старшего в семье остался Константин. Юноша вырос грамотным и сметливым работником, мог позаботиться о сёстрах, к которым был очень сильно привязан. Смерть матери Дуся переживала очень тяжело. Родного человека она видела в каждом прохожем, слышала её голос и горько плакала, поняв, что в очередной раз обмануло её помутившееся воображение. Дусю нужно было срочно спасать из бездны тоски, в которую она погружалась с каждым днём всё сильнее и сильнее. Брат старался проводить с сестрёнкой каждую свободную минутку, ежедневно уговаривал жить дальше и распроститься с хранящим свои печали прошлым. Быть может, из глубокой депрессии Дусе помогла выйти угроза разлуки с братом. Несовершеннолетних детей, оставшихся без родителей, тогда забирали в интернаты. «Костя, Костенька, не отдавай меня никому!» - взмолилась тогда девочка, испугавшись потерять ещё одного близкого человека.
Потом брат ушёл работать на железную дорогу, а тринадцатилетнюю сестрёнку определил в няньки к шестимесячному ребёнку. Что делать с таким крохой, девочка толком не знала, поэтому, когда малыш начинал плакать и сучить ножками, Дуся плакала вместе с ним. На день ребёнку родители оставляли порцию перловой каши и кусочек хлеба. И, несмотря на мучительный голод, Дуся ни разу не взяла ни крошки из полагавшегося младенцу пайка.
Позже Дусю присмотрела районная учительница. Тут к обязанностям няньки прибавились стирка, готовка, уборка. Люди, глядя на девочку, лишь качали головой, мол, посмотрите, как каторжная, работает. Сердобольные соседи предлагали девочке найти других хозяев, у которых будет полегче, на что Дуся с испугом отвечала: «Что вы, меня Анна Николаевна не отпустит!».
И всё же через некоторое время ушла она к другой хозяйке, чтобы опять закружиться в водовороте нескончаемых домашних дел. Особенно тяжело давалась зимой стирка. Бельё приходилось полоскать в проруби, руки замерзали настолько, что бесчувственные пальцы невозможно было сжать в кулак. Увидев, как несчастная девочка пытается согреть побелевшие пальчики между коленок, хозяйка пожалела Дусю и больше не отправляла её к проруби.

Счастьем для нашей героини стал приезд брата, который забрал её к себе. Сам он жил в казарме, а сестру, которой тогда едва исполнилось шестнадцать, отправил в соседнюю деревню работать на строительстве мостов. Её поначалу брать не хотели, думали, не справится девчушка с тяжёлой работой. Но Дуся проявила недюжинную твёрдость, убедительно пообещав работать изо всех сил, и сдержала своё слово.
Сейчас трудно представить, сколько людского труда затрачивалось на возведение переправ. Не было никакой техники, за исключением подводы да нехитрых строительных инструментов. Дуся и её товарки копали котлованы, кувалдой долбили камень, грузили землю и щебень в тачки, перетаскивали тяжёлые пропитанные маслом шпалы. Оставалось только удивляться, откуда появлялась сила в хрупких девичьих руках, выполнявших тяжёлую мужскую работу.
Прораб, наверное, один из первых оценил необыкновенное трудолюбие Дуси, наградив её премией в виде отреза ткани на костюм. Так и пошла девушка по нелёгкой строительной стезе, работала на стройках в Свердловске, Белоруссии, в Москве.
Война застала её и брата на станции Котлы, где их бригада возводила мосты. Узнав о нападении фашистов, руководство направило строителей в Ленинград. Ехали в поезде, не раз попадали под бомбёжки и с нетерпением ждали остановки в северной столице, не подозревая, что этот город совсем скоро окажется в плотном смертоносном кольце блокады.

Константин сразу же попал на Белорусский фронт, сестра просилась вслед за ним, но юную девушку в воинскую часть не взяли, отправили на курсы медицинских сестёр. А 5 сентября 1941 года, за три дня до начала блокады (эта дата осталась в памяти как одна из самых важных) Евдокия приняла присягу и получила военную форму.

Замкнутому в кольцо городу, его обречённым на вымирание защитникам и жителям предстояло вынести почти 900 страшных дней в изоляции. Военные в сравнении с обычными ленинградцами находились в более выигрышном положении, если можно назвать выигрышной позицию на передовых рубежах, когда ежедневно, кроме голода, бойцам грозила смерть от оружия. Им полагалось в сутки 300 граммов хлеба.
Многих своих боевых товарищей, умерших от голода, схоронила Евдокия. Слово «хоронить», пожалуй, малоприменимо к тому времени. Трупы наспех относили в крематорий. Врачи были бессильны чем-либо помочь, лишь предупреждали, что если человек начал опухать, значит, не жилец. Голод не щадил никого. Люди умирали в своих постелях, на улицах. От трупного запаха некуда было деться.
Е.Д. Шепелева вместе с боевыми товарищами жила в вагонах, расположенных на подъездных путях Витебского вокзала. Однажды немцы начали внезапно бомбить именно эти поставленные на долговременную стоянку поезда. Снаряды сыпались как из рога изобилия, оставляя тут и там огромные воронки. Но чудо свершилось – ни одна бомба не попала в вагоны с людьми, лишь стёкла вылетели из рам да нехитрые пожитки оказались на полу.
За время блокады Евдокия Даниловна выучилась работать на фрезерном, сверлильном станках. Товарищи лишь изумлённо качали головой, видя выработку совсем молодой девушки. «Ты же только вчера освоила новый станок, а сегодня уж план перевыполнила», - восклицали они. Понимая, что помочь и разъяснить некому, сама находила неисправности и устраняла неполадки. И что интересно: люди трудились без страха за собственную жизнь. Не было такового и у Евдокии Даниловны даже тогда, когда под огнём приходилось возводить переправы или вытаскивать раненых. О героизме и самоотверженности Евдокии Шепелевой не раз писали в газетах Ленинградского фронта.

Трудно поверить, но наиболее отважные и трудолюбивые защитники города могли попасть из блокадного Ленинграда в дом отдыха. Таким неслыханным поощрением в благодарность за самоотверженную оборону была отмечена Е.Д. Шепелева в 1943 году. Хотя на самом деле это была не столько награда, сколько попытка спасти от верной смерти наиболее ценных для фронта и страны людей. В первый раз незаметно для врага покинуть город не удалось: на переправе через Ладогу небольшой пароходик попал под обстрел, и капитан дал задний ход. Вторая попытка оказалась удачной, судёнышко проскользнуло, и Евдокия Даниловна вскоре оказалась в доме отдыха в Вологодской области. За 12 дней без обстрелов и лишений Евдокия не только отдохнула, но и набрала в окрестных лесах солидные запасы клюквы, брусники, напекла хлеба. А потом, набрав провизии столько, сколько смогла унести, девушка вернулась в свою часть в Ленинград.
Город между тем держался из последних сил. В памяти остались два балагура-эстонца, игравшие один на скрипке, другой на мандолине. Когда пришла весть, что паёк военных будет увеличен, друзья возликовали и бросились в пляс, вот только ноги уже отказывались их держать. Как и многих других, весёлых ребят, защищавших город, сморил голод, и хоть хлебный паёк достиг веса 600 граммов, такая добавка уже не смогла спасти музыкантов от смерти.
Много непостижимых уму событий на всю жизнь отпечаталось в сознании тех, кто выжил. Однажды, например, Евдокия Даниловна увидела, как две женщины на тележке везут третью, пожилого возраста, в сторону кладбища. На вопросы остановившего их милиционера обе отвечали уклончиво. Страж правопорядка отправил их домой, но всем было ясно, что бабушку хотели отвезти на кладбище умирать, чтобы воспользоваться её хлебной карточкой.
Героинями другой драмы стали плачущие мама с дочкой. Обнявшись, обе безутешно рыдали прямо на улице. Оказалось, глава семейства, получив хлеб на себя, жену и дочь, заперся в квартире. Дверь он не открывал до тех пор, пока не съел всё до крошки, и не слышал, как дочь отреклась от него, сказав, что если сумеет выжить, то никогда не назовёт отцом этого бездушного, обезумевшего от голода человека.

Помнит Евдокия Даниловна и прорыв блокады. Всё вокруг было покрыто кровью, и, несмотря на потери, срочно нужно было возводить переправы. Под пулями Е.Д. Шепелева без устали работала циркулярной пилой, пока взрывной волной её не отбросило в сторону. И вновь хранил её Господь, ни одной серьёзной травмы девушка не получила, хотя рядом с ней мучились и умирали изувеченные снарядами и осколками бойцы и строители. Первую переправу возвести не удалось, побывав в самом пекле, выжившие перешли наводить мосты в другом месте, и вместе с ними Евдокия Даниловна.
И всё же одну нечаянную радость принесла ей оборона Ленинграда – Евдокия повстречала здесь своего суженого Дмитрия Алексеевича Иншакова. Поначалу девушка не обращала внимания на товарища по оружию, только удивлялась его постоянной заботе о ней. «Дуся, Дуся, назад, смотри, кругом всё горит!» - такие слова нередко слышала Евдокия от Дмитрия Иншакова, когда под массовым огнём бесстрашно пробиралась к раненому бойцу. Их сердечная дружба зародилась в царстве смерти и к 1943 году расцвела пышным нежно-розовым цветом. Молодые люди поженились в блокадном Ленинграде во время войны.
Один за другим у семейной пары на свет появились дети: Витя, Николай, Люся, Юра, Вася. Испытание блокадой и войной закончилось, зато начался экзамен по восстановлению страны. Работать нужно было без продыху, а много ли сил и здоровья осталось у вчерашних воинов? Только тогда о себе никто не думал, трудились на износ, особенно такие строители-специалисты, как Иншаковы. Супруги объехали почти всю страну. Столь напряжённая работа дала о себе знать во Пскове, куда супруги уехали на очередное строительство. Истощение подкосило молодую женщину, уложив на больничную койку. Врачи вынесли вердикт: Евдокии нужно уезжать из Пскова, климат вреден для её здоровья.

Пока смерть
не разлучит…

В Ленинград молодая семья не вернулась, хотя как защитники города супруги могли бы одними из первых претендовать на получение жилья. Мужа Евдокии, инвалида первой группы, непреодолимо тянуло на малую родину - под Елец. Забрав детей и нехитрый скарб, уехали к родителям Дмитрия Алексеевича, в село Талицу Елецкого района. Построили свой дом, вот только крышу доделать Д.А. Иншаков не успел. Война изрядно подорвала его здоровье, вскоре он слёг. Парализация сделала Дмитрия Андреевича беспомощным, оставив подвижными лишь речевой аппарат да кисти рук. Доктора констатировали тяжёлое заболевание центральной нервной системы. День и ночь ухаживала Евдокия за супругом, с замиранием сердца ждала рекомендаций и вердиктов врачей. Один из них сказал, что в состоянии частичной парализации муж может прожить долгие годы, другой эскулап, обратив внимание на опухшие ноги пациента, заметил, что он не задержится надолго на этом свете. Евдокия была исполнена решимости бороться за жизнь Дмитрия, узнавала, в какие столичные клиники можно поехать, но один из докторов, печально покачав головой, сказал, что ещё не изобретено лекарство против такого недуга. Родные и друзья навещали семейство Иншаковых. И нередко в их сочувственных речах проскальзывало: уж лучше бы оставил мир Митя, всем бы стало легче… Но довести эту мысль до конца никому не удавалось. «Чтобы я не слышала больше ничего подобного! – со слезами громко восклицала Евдокия. – Вы ничего не понимаете. Мне гораздо легче с ним…».
Два года и два месяца ухаживала Евдокия за мужем. Как-то раз свекровь, обращаясь к недвижимому сыну, спросила: «Кого тебе больше всех жалко?». И Дмитрий медленно перевёл потухший взгляд на жену и с трудом выговорил: «Дусю жалко. Она же ходит за мной, как за малым дитём…». После этого он умер, оставив жене скорбное утешение в том, что его последние слова и взгляд были устремлены к ней. Случилось это в 1958 году.
Новый день

Став вдовой в 36 лет, Евдокия Даниловна тяжело переживала смерть мужа. Дом так и остался с недоделанной протекающей крышей. Отремонтировать её не было возможности. Перенести трагедию утраты помогли повзрослевшие дети. Старший Витя, прижимаясь к матери, говорил: «Мам, ты не плачь, не забывай нас в своём горе, я всё для тебя сделаю, работать стану, только не плачь». И подросток сдержал своё слово стал пасти гусей. Помогла сестра покойного мужа, занимавшаяся разведением домашней птицы. Она отдала Иншаковым гусей, которые начали быстро давать приплод на радость новым хозяевам. Потом Витя стал ездить в Елец, продавать на рынке домашнюю птицу. Помогал ему и младший Коля. И понемногу уходила страшная пронзительная боль, поселившаяся в сердце, оставляя ноющие шрамы. Евдокия Даниловна спала по 3-4 часа в сутки, отдавая всё время домашнему хозяйству и работе в колхозе.
Глядя на неё, все удивлялись, как может хрупкая женщина столько трудиться. Мужчины же посматривали на молодую женщину с вполне понятным интересом. Но Евдокия Даниловна дала себе обещание хранить верность ушедшему мужу и сдержала его. Все сваты ушли из её дома ни с чем.
Воплощение своего мужа женщина видела в детях. Воспитывала их так, что ребята стали примером для товарищей и в учёбе, и в дисциплине, и в труде. Повзрослев, каждый из них выбрал свой путь. Когда началась вторая молодость, неизбежно наступающая с появлением внуков, Евдокия Даниловна оставила работу, посвятив себя маленьким шалунам. Растила, нянчила собственных внуков и деток родственников.
Переехать в Мичуринск Евдокию Даниловну уговорили дети. Сын Виктор и муж дочери Людмилы работали водителями. Как высококвалифицированных сотрудников их пригласили в Мичуринск. Обосновавшись в бывшем Козлове, Людмила перевезла маму к себе. Четыре года назад Е.Д. Иншакова, участница Великой Отечественной, получила однокомнатную квартиру на Первомайском участке. С любовью обустроили дети для матери этот небольшой по площади уголок, обставили удобной и красивой мебелью, функциональной техникой. Безликая квартира превратилась в уютное жильё, в нём тепло и светло от внимания, уделяемого пожилой женщине, на долю которой выпало столько испытаний.
У Евдокии Даниловны много внуков, есть правнуки. Защитнице Ленинграда никогда и мысли не приходило о том, что она может пройти столь долгий жизненный путь. В сердце всегда была одна молитва – о детях. Вырастить, воспитать, сделать достойными людьми, а там уж и умирать не страшно… Но судьба распорядилась иначе и, словно решив вознаградить пожилую женщину за все тяготы и лишения, испытанные в молодости, подарила на закате жизни достаток, покой и заботу близких. Годы, конечно, берут своё, и иногда Евдокии Даниловне кажется, что не в силах она будет встретить наступившее утро привычной молитвой. Но первые же слова, обращённые к Всевышнему, приносят облегчение и подъём жизненных сил. Так с молитвой и тихой благодарностью судьбе проходит спокойно и неторопливо очередной день. День, который Евдокия Даниловна заслужила как никто другой.